Типология героев волшебной сказки. Структура волшебной сказки
Народная волшебная сказка в авторской интерпретации
1.Волшебная сказка как жанр
1.1. Типология сказок
1.3. Система персонажей
1.4. Литературная сказка
2.1 Истоки сюжета о мертвой царевне и его основные мотивы
Введение
Самый первый жанр, с которым сталкивается человек, это сказка. Этот вид устного народного творчества встречается у всех народов мира, и корни его уходят в первобытные времена. Наиболее каноничным из основных видов сказки является сказка волшебная, которой и посвящено мое исследование.
В древние времена сказки, не имея возможности быть записанными, передавались из уст в уста, постепенно изменяясь и образуя различные варианты. Сбору и записи фольклора посвятили свою жизнь многие выдающиеся умы, как например В.И.Даль (1801-1872), А.Н.Афанасьев (1826-1871). Русский фольклорист В.Я.Пропп (1895-1970), труды которого легли в основу моей научной работы, пришел к выводу о единстве происхождения волшебной сказки, рассматривая этносы, ещё не расставшиеся с тотемизмом (и не имеющие сказок как таковых) и современные сказки «культурных» народов. Подтверждением его теории служит схожесть мотивов и функций персонажей в сказках разных народов, что объясняется тем, что у всех народов на одинаковой стадии развития складываются похожие верования и обряды, формы общественной жизни. Следовательно, идеалы и конфликты, отражаемые в сказках, у них те же. В сказках нет точного напоминания о какой-либо определенной стадии культуры: здесь смешиваются и сталкиваются друг с другом различные исторические циклы и культурные стили. Здесь сохранились только образцы поведения, которые могли существовать во многих культурных циклах и в разные исторические моменты.
Также, в фольклорном источнике черпали свое вдохновение многие писатели, порою до неузнаваемости обрабатывая народный сюжет. Например, три авторские сказки: А.С.Пушкин «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях», Ш.Перро «Спящая красавица», братья Гримм «Белоснежка и семь гномов», выбраны как объект изучения не случайно. Заимствованные из фольклора разных народов, эти сказки поражают своей схожестью. Предмет исследования – сравнение авторских обработок сказок различных народов и выявление общих деталей и отличий.
Актуальность выбранной темы – «Народная волшебная сказка в авторской интерпретации» – обусловлена возрастающим интересом ученых-филологов к источникам
1.1. Типология сказки
Наверное, самая первая история, которую рассказывают ребенку – это сказка. Сказки бывают разные, злые и добрые, веселые и грустные, они есть у всех народов мира. Но что же такое сама сказка? Какие типы сказок существуют? Ученые-филологи считают по-разному. Так, например, Т.В.Зуева дает такое объяснение: «Сказка – вид фольклорной прозы, известной у всех народов, содержание которого не вписано в реальное пространство и время, однако сохраняет жизненное правдоподобие» 1 . Толковый словарь Д.Н.Ушакова приводит другое определение: «Повествовательное произведение устного народного творчества о вымышленных событиях, или же литературное произведение того же характера» 2 . Оба определения по своей сути верны.
Существует три основных вида сказки: волшебные, бытовые и о животных.
Бытовые сказки – сказки, в основе вымысла которых лежат не чудеса, а повседневный народный быт. В отличие от волшебных сказок, действие бытовых разворачивается в одном мире, в условно-реальном пространстве. Сюжет развивается благодаря столкновению героя не с волшебной силой, а со сложными жизненными обстоятельствами. Иногда появляющиеся в бытовых сказках фантастические образы нужны лишь для того, чтобы выявить реальный жизненный конфликт.
Сказки о животных – вид сказок, в настоящее время зачастую предназначенных для детской аудитории, в которых отражены забытые тотемные верования и быт древних охотников. В сказках о животных звери наделены речью и разумом, а человек выступает как равноправный участник событий. В мировом фольклоре известно около 140 видов подобных сказок, а в русском – 119, значительная часть которых оригинальна. Часть русских сказок о животных, связанных со смехом и натуралистическими подробностями, была предназначена исключительно для мужской аудитории.
Волшебные сказки – это сказки, основанные на чудесном вымысле. Они представляют собой наиболее определенную в жанровом отношении группу фольклорных сюжетов. Многие из них построены по единой композиционной схеме и имеют ограниченный набор персонажей, выполняющих определенные функции. Всего учтено 225 сюжетов волшебных сказок, две трети которых являются международными. Обычно волшебная сказка начинается с того, что главный герой отправляется в другой мир за невестой или чудесными предметами, что генетически может быть связано с обрядом инициации юношей, сопровождавшемся различными испытаниями, после которых молодые люди считались взрослыми.
Так как волшебная сказка представляет собой наиболее каноничную разновидность жанра, можно выявить ряд перекликающихся черт, выявленных в различных сюжетах в интерпретации разных народов.
1.2. Сюжетно-композиционная организация волшебной сказки
Как правило, каждая волшебная сказка подчинена определенному сюжету. При изучении обычно выделяют его основные элементы: завязка, развитие действия, переломный момент, кульминация, развязка.
Кроме того, необходимо обратить внимание на другие особенности композиционной организации сказки, например, такие своеобразные элементы как зачин и концовка –
приемы повествования, являющиеся обязательными компонентами сказки. Зачастую для зачина и концовки используются устойчивые фразы: в некотором царстве, в некотором государстве; жили-были; тут и сказке конец, а кто слушал – молодец; и я там был, мед-пиво пил
и др. Для сказки также характерны условность сказочного пространства и времени (хронотопа волшебной сказки): течение времени зависит от желания рассказчика; троекратные повторы.
Рассмотрим композиционную организацию волшебной сказки на примере русской народной сказки «Марья Моревна». Вот ее начало:
«В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Иван царевич; у него было три сестры: одна Марья-царевна, другая Ольга-царевна, третья Анна-царевна. Отец и мать у них померли...»
Что мы можем узнать из этого короткого отрывка? Во-первых, мы видим традиционный сказочный зачин, который обычно употребляется только в волшебных сказках. Во-вторых, здесь представлен главный герой (Иван-царевич), тоже часто встречающегося в волшебных сказках. В-третьих, волшебное число три. Уже немало. А это ведь только начало сказки.
Дальнейшее развитие сюжета таково: к сестрам поочередно сватаются сокол, орел и ворон – добры молодцы, обернувшиеся птицами, женятся и уносят девушек в свое царство. Очевидны тотемные представления славян, и снова троекратный повтор. А что это за другое государство? Вполне возможно, что это древнеславянский рай – навь.
Далее Иван-царевич собрался в гости к своим сестрам. По пути он видит рать-силу, побитую Марьей Моревной. Несколько позже он встречает и саму Марью Моревну, которая влюбляется в него и выходит за него замуж. Через некоторое время она собирается на войну, оставляя на царевича хозяйство. Марья Моревна запрещает ему заглядывать лишь в один чулан: «Везде ходи, за всем присматривай; только в этот чулан не моги заглядывать!»
Она выходит замуж за царевича, берет его в свое государство, уходит на войну, оставляя на мужа хозяйство – здесь мы видим обыкновенный уклад жизни предков славян – сарматов и скифов. Значит, сказка древнее, чем кажется на первый взгляд. Во-вторых, мы видим здесь запрет – ключевой мотив волшебной сказки; впоследствии запрет нарушается:
Как только Марья Моревна уехала, Иван-царевич зашел в чулан, и, по незнанию, выпустил заточенного там Кощея Бессмертного, вернув ему силы. Кощей похищает Марью Моревну, и царевич отправляется на поиски.
Кощей Бессмертный представляет собой силу смерти, увядания. Он строит свои козни во многих волшебных фольклорных сказках, но всегда он оказывается побежден – аллегорическое изображение сил зимы, побеждаемых наступающей весной. Вот как об этом рассказано в статье «Археология русского образа сознания»:
«...Заметьте, как бы кощеи не кичились – они всегда были повержены. Почему? Потому, что наши Предки четко определили, что кощей – это бес и он всегда смертный: бес смертный. Но т.к. раньше писали всё слитно, то и со временем начали воспринимать в значении - без смертный». 3
Надо обратить внимание и на то, что Кощей прикован двенадцатью цепями – по количеству времен года. Это лишний раз подтверждает нашу теорию о том, что Кощей олицетворяет собой зиму. Силу Кощею дает вода – кровь Земли, жизнь Земли. Без воды погибло бы все на свете – вот почему наши предки почитали воду под именем Мокоши – покровительницы женского начала, и Додолы – богини дождя. Кощей выпил три ведра воды, и каждое выпитое ведро увеличивало его силу. Три – волшебное число, а троекратный повтор – прием, часто используемый в сказках. А что же делать с похищением Марьи Моревны? Вот как классифицирует этот прием В.Я.Пропп 4:
« ...Антагонист наносит одному из членов семьи вред или ущерб (определение - вредительство, обозначение А).
Эта функция чрезвычайно важна, так как ею собственно создается движение сказки. Отлучка, нарушение запрета, выдача, удача обмана подготовляют эту функцию, создают ее возможность или просто облегчают ее. Поэтому первые семь функций могут рассматриваться как подготовительная часть сказки, тогда как вредительством открывается завязка. Формы вредительства чрезвычайно многообразны.
1) Он похищает человека (А 1). Змей похищает дочь царя (131), дочь крестьянина (133). Ведьма похищает мальчика (108). Старшие братья похищают невесту младшего (168).
2) Он похищает или отнимает волшебное средство (А 2)*. "Невздрашный детинка" похищает волшебный ларец (189). Царевна похищает волшебную рубашку (203). Мужичок сам с перст похищает волшебного коня (138).
2-а) Особый подразряд этой формы составляет насильственное отнятие волшебного помощника. Мачеха велит зарезать чудесную корову (100, 101). Приказчик велит зарезать чудесную куру или утку (195, 197). Обозначение А II .
3) Он расхищает или портит посев (А 3). Кобыла съедает стог сена (105). Медведь ворует овес (143). Журавль ворует горох (186).
4) Он похищает дневной свет (А 4). Этот случай встречается лишь один раз (135).
5) Он совершает хищение в иных формах (А 5)...»
Похищение королевны в нашем случае выражается в первой форме – похищении человека. Далее Иван-царевич отправляется на поиски. По пути он посещает своих сестер с мужьями, оставляя им на память серебряные вещицы: ложку, вилку и табакерку. Серебро – как металл, связанный с луной, – в древности отожествлялся с загробным миром. Значит, Иван неспроста дал своим зятьям именно серебро. Нашу догадку подтверждает и дальнейший текст:
Далее Иван-царевич добирается до Марьи и пытается ее вернуть. Но Кощей догоняет беглецов и возвращает девушку себе. Подобный эпизод повторяется трижды. На третий раз Кощей убивает царевича и увозит Марью Моревну к себе. Зятья Ивана-царевича, видя, что серебро почернело, оживляют царевича, и он снова отправляется искать Марью Моревну.
Что же мы можем извлечь из этих двух эпизодов? Во-первых, подтверждение нашей теории о том, что Кощей олицетворяет собой враждебные силы природы – зиму. Силен Кощей лишь зимой – вот почему он ждет, прежде чем напасть на героев. Во-вторых, здесь есть подтверждение и другой нашей гипотезы – о том, что серебро связано с миром мертвых. В-третьих, подтверждение того, что Орел, Сокол и Ворон – выходцы из другого мира, т.к. они имеют власть над жизнью и смертью. Вполне возможно, что они олицетворяют забытых славянских богов. Значит, корни сказки уходят в дохристианскую Русь. Впоследствии сказка была отредактирована, и все неугодное церкви замаскировано.
В результате проведенного анализа, можно сделать следующий вывод:
1) Народная волшебная сказка древнее, чем кажется на первый взгляд. В большинстве своем эти сказки можно отнести к Руси до крещения.
2) В волшебных сказках отражены тотемные представления древних народностей (славян, индейцев, германцев).
3) По всей видимости, в сказках отражен обряд инициации – посвящения в мужчины.
4) Сюжет волшебной сказки строится на чередовании одних и тех же мотивов (запрет, нарушение запрета), которые могут появляться в тексте в разной последовательности.
1.3. Система персонажей
Количество персонажей, используемых в волшебной сказке, ограничено. В.Я. Пропп выделил семь типов действующих лиц по их функциям 5:
вредитель (антагонист),
даритель,
чудесный помощник,
похищенный герой (искомый предмет),
отправитель,
герой,
ложный герой.
Как правило, после отправки героя из дома в его руки попадает какое-либо волшебное средство, предопределяющее исход. Чтобы доставить это волшебное средство герою, в ход сказки вмешивается новый персонаж – даритель . В сказке даритель вручает герою чудесное средство только в том случае, если тот соблюдает определенные этикетные правила. Волшебная помощь – это плата за службу, которую сослужил дарителю герой. Тесно связан с этим образом и чудесный помощник . Вот что пишет о нем в своей книге «Исторические корни волшебной сказки» В.Я.Пропп:
«Давая в руки героя волшебное средство, сказка достигает вершины. С этого момента конец уже предвидится. Между героем, вышедшим из дома и бредущим "куда глаза глядят", и героем, выходящим от яги, - огромная разница. Герой теперь твердо идет к своей цели и знает, что он ее достигнет. Он даже склонен слегка прихвастнуть. Для его помощника его желания - "лишь службишка, не служба". В дальнейшем герой играет чисто пассивную роль. Все делает за него его помощник или он действует при помощи волшебного средства. Помощник доставляет его в дальние края, похищает царевну, решает ее задачи, побивает змея или вражеское воинство, спасает его от погони. Тем не менее, он все же герой. Помощник есть выражение его силы и способности.
Список помощников, имеющихся в репертуаре русской сказки, довольно велик. Здесь могут быть рассмотрены только самые типичные. Рассмотрение помощника неотделимо от рассмотрения волшебных предметов. Они действуют совершенно одинаково. Так, и ковер-самолет, и орел, и конь, и волк доставляют героя в иное царство».
А теперь мы подходим к главному персонажу волшебной сказки – герою . Как правило, это персонаж «или непосредственно пострадавший от действия вредителя в завязке, или согласившийся ликвидировать беду или недостачу другого лица». Он отправляется на поиски похищенного героя (к примеру, царевны) или искомого предмета (Кота-Баюна, Жар-птицы и т.п.) по заданию отправителя (царя). По пути он встречает опасности, которые успешно преодолевает с помощью волшебного помощника, о котором мы уже говорили. Найдя искомый предмет, Иван-царевич отправляется домой. Но тут на его пути встает ложный герой . Как правило, это менее удачливый герой, который хочет приписать себе все победы героя настоящего. Обычно это родственник главного героя (брат) или вероломный слуга (генерал, конюх). Ложному герою удается обманным путем избавиться от героя настоящего и завладеть искомым предметом. Но волшебный помощник спасает героя от смерти.
1.4. Литературная сказка
Литературная сказка – литературный эпический жанр в прозе или стихах, опирающийся на традицию фольклорной сказки. Зачастую источниками авторских произведений являлись фольклорные сказочные повествования. Этот тип эпического (реже – драматического) авторского произведения характеризуется наличием особого пространства-времени, осознаваемого как волшебное или ирреальное (Зазеркалье, Подземное царство и т.д.). Сюжет представляет собой либо процесс перехода героя из обычного мира в волшебное пространство, либо обретение героем каких-то необыкновенных качеств. Литературная сказка – неканонический жанр, который, несмотря на схожесть с волшебной фольклорной сказкой, отличается от нее психологизмом, превращением персонажей из знаков в образы. Например, Иван-царевич в народной сказке является только лишь персонажем, который выполняет функцию героя. Его можно заменить Иваном-дураком, Федотом-стрельцом и другими подобными персонажами без потери смысла сказки. Тогда как герой сказки литературной – полнокровный, живой человек, со своими чувствами и качествами. Заменить его без потери красочности сказки нельзя.
18 век знакомит читателя с первыми примерами сказки литературной – авторскими пересказами и обработками фольклорных сказок. Так, например, А.С.Пушкин в работе над «Сказкой о рыбаке и рыбке» использовал сюжет русских и западноевропейских сказок, изменив его согласно веянию своего века. В 19 веке зарождается, а затем достигает наиболее яркого момента своего развития собственно литературная сказка как жанр – в европейской (в творчестве Г.Х.Андерсена, В.Гауфа, Ш.Перро) и русской литературе (А.С.Пушкин, П.П.Ершов, М.Е.Салтыков-Щедрин и т.д.). Отголоском романтической традиции именно 19 века является и специфическое для волшебной литературной сказки двоемирие.
Существует несколько способов классификации литературных сказок:
1) По аналогии с классификацией народных сказок – сказки о животных, волшебные, бытовые, авантюрные;
2) По пафосу – сказки героические, лирические, юмористические, сатирические, философские, психологические;
3) по близости к другим литературным жанрам – сказки-новеллы, сказки-поэмы, сказки-повести, сказки-притчи, сказки-пьесы, сказки-пародии, сказки абсурда, научно-фантастические сказки и т.д.
2.1. Истоки сюжета о мертвой царевне и его основные мотивы
Все мы привыкли к названию «народные волшебные сказки». Но между тем, В.Я.Пропп полагает, что такой термин ошибочен. В монографии «Морфология волшебной сказки» ученый замечает:
«Устойчивость строения волшебных сказок позволяет дать гипотетическое определение их, которое может гласить следующим образом: волшебная сказка есть рассказ, построенный на правильном чередовании приведенных функций в различных видах при отсутствии некоторых из них для каждого рассказа и при повторении других. При таком определении термин «волшебный» теряет свой смысл, ибо легко можно представить себе волшебную, феерическую, фантастическую сказку, построенную совершенно иначе (ср. некоторые сказки Андерсена, Брентано, сказку Гёте о змее и лилии и т.д.) С другой стороны и не волшебные сказки могут быть построены по приведенной схеме… Таким образом, термин волшебный должен быть заменен другим термином. Найти такой термин очень трудно… Если определить этот класс сказок с точки зрения исторической, то они заслуживают старинное, ныне отброшенное название мифических сказок». 7
Из приведенных выше слов можно заключить, что В.Я. Проппа интересовали не столько сами волшебные сказки, видоизменявшиеся на протяжении веков, сколько выявление общих схем-первоисточников –предания индоевропейской мифологии. Исследователь подчеркивает, что в сказках разных народов возможно обнаружить объединяющие их сюжеты, которые существовали задолго до формирования фольклора и сохранились в памяти народа. Значимым представляется тот факт, что народная традиция заимствуется авторами разных стран и именно в авторских сказках становится наиболее очевидным национальный компонент.
Для того, чтобы доказать справедливость утверждения В.Я. Проппа об общей мифологической основе волшебной сказки, проанализируем фрагмент о «мертвой» царевне, давший название целому ряду произведений (А.С.Пушкин «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях», братья Гримм «Белоснежка и семь гномов», Ш.Перро «Спящая красавица»). Впервые подобный сюжет встречается в древнеиндийском эпосе «Махабхарата»: пять братьев Пандавов жили в лесу со своей общей женой Драупади. Сходное развитие действия, измененное в связи с национальными обычаями, но все же узнаваемое, имеется во всех трех сказках. Царевна (принцесса) проживает в лесу с назваными братьями (богатырями и гномами). Причем данный вид родства особо подчеркивается в произведениях:
1. «Коли красная девица,
Будь нам милая сестрица»
А.С.Пушкин «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях»
2. «Все были обрадованы ее приходом»
«Они же отнеслись к ней очень ласково»
Братья Гримм «Белоснежка и семь гномов»
Также, в народных преданиях разных стран существует мотив о девушке, живущей в лесу с назваными братьями, умирающей и воскрешающейся от поцелуя. Подчеркнем, что как и в древнеиндийском эпосе, так и во всех трех сказках царевна неспроста «засыпает», а «умирает» именно в лесу. Лес – своеобразный символ иного, загробного мира (интересно и то, что оригинальная сказка Ш.Перро называется «Красавица в спящем лесу»). Приведем примеры, доказывающие нашу теорию:
1. В эпосе «Махабхарата» Пандавы, проиграв царство Кауравам в ритуальной игре в кости, удаляются в тринадцатилетнее изгнание-отшельничество в леса, как бы «засыпая», чтобы проснуться для мести.
2. В сказке Ш.Перро фея, «чтобы ни человек, ни зверь не потревожили покоя спящей принцессы» (точнее, чтобы принцесса не проснулась досрочно), оградила ворота замка заколдованным лесом. Перед принцем деревья расступились, пропустив лишь его одного – это своеобразное испытание, похожее на древний обряд инициации юношей, в конце которого им разрешалось жениться.
3. Как в сказке братьев Гримм, так и у А.С.Пушкина мачеха приказала псарю (Чернавке) убить царевну. Вместо этого, слуга отпускает девушку в лес, который играет роль загробного мира. Но царевна попадает туда живой, и имеет возможность выбраться оттуда.
Из этого можно сделать вывод, что исследуемые литературные сказки имеют в своей основе общий праевропейский миф о мертвой (спящей) красавице. Следовательно, все три сказки согласуются с требованием В.Я. Проппа к волшебной сказке о наличии мифа в сюжете. То есть их можно анализировать как волшебные. Кроме того, сближает анализируемые сказки и связь с фольклором, из которого они заимствуют, по справедливому утверждению Е.В.Посашковой:
1) Сюжетные мотивы (отлучка, вредительство и т.д.)
2) Образы-персонажи (герой, антагонист, похищенный герой)
3) Средства поэтической речи (в данном случае это скорее является различием, ведь сказка Пушкина выполнена в стихотворной форме, а остальные в прозаической).
Остановимся подробнее на образах персонажей. Во всех трех сказках присутствует герой (королевич Елисей, принц), который противостоит антигерою (мачехе). Противостояние героя и антагониста осуществляется за похищенного героя (Белоснежка, принцесса, царевна).
Однако основные переклички можно выявить, сопоставляя сказки на основе функций, предложенных В.Я. Проппом. Как мы уже говорили, несмотря на то, что исследуемые сказки – произведения литературные, их связь с фольклором несомненна и применение к ним функций народных сказок будет оправдано. Вот функции, совпадающие во всех сказках. Приведем их в порядке появления в анализируемых сказках:
Вредитель пытается произвести разведку. Так, у Пушкина и у братьев Гримм и у А.С.Пушкина мачеха спрашивает у волшебного зеркала о судьбе падчерицы:
Кто всех красивей во всей стране? (Гримм)
Здравствуй, зеркальце! скажи,
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее? (А.С.Пушкин)
У Ш. Перро эта функция видоизменяется и появляется во второй части сказки, когда мать принца (людоедка), думая, что она съела и невестку и детей случайно «прогуливалась по двору и проходила мимо сеновала», «услышала доносящийся оттуда детский смех и знакомый женский голос, успокаивающий детей» (Перро)
Вредителю даются сведения о его жертве. Зеркальце рассказывает, что царевна жива, и выдает ее местоположение:
Но Белоснежка там, за горами,
У гномов семи за стенами
В тысячу крат еще выше красой! (Гримм)
И ей зеркальце в ответ:
«Ты прекрасна, спору нет;
Но живёт без всякой славы,
Средь зелёныя дубравы,
У семи богатырей
Та, что всё ж тебя милей». (А.С.Пушкин)
У французского писателя свекровь получает подсказку случайно: «Без сомнения, это была молодая королева со своими детьми» (Перро).
Вредитель пытается обмануть свою жертву. Так, у братьев Гримм мачеха трижды переодевается торговкой и продает Белоснежке ядовитые предметы. У Пушкина же царица посылает свою служанку погубить царевну. Во французской сказке королева-людоедка совершает попытку съесть двух внуков и невестку.
Жертва поддается обману и тем невольно помогает врагу. Царевна (Белоснежка) ест яблоко. Эта функция у Перро присутствует в первой части сказки, а обман заменяется неведением старухи.
Вредительство. Отравление: «Только откусила она [Белоснежка]кусок, как тотчас упала замертво наземь» (Гримм) ; Вдруг она, моя душа,
Белы руки опустила,
Плод румяный уронила,
Закатилися глаза,
И она под образа
Головой на лавку пала
И тиха, недвижна стала... (А.С.Пушкин)
«Как только принцесса взяла веретено в руки, она уколола им палец и замертво упала на каменный пол комнаты» (Перро)
Начинающееся противодействие.
Видоизменение функции о просьбе героя: герой сам или случайно находит искомого персонажа. У братьев Гримм и Перро принцу помог случай. У Пушкина жених царевны старательно ищет ее, и ему помогают силы природы, отражающие тотемные представления славян.
Герой переносится к месту предмета поиска. Принц (королевич) проходит лес, подходит к горе или пещере.
Начальная беда ликвидируется. Принцесса просыпается от зачарованного сна, царевна оживает от всепобеждающей силы любви, кусок отравленного яблока «выскочил из горла Белоснежки» .
Победа. Заклятие ведьмы снято, злая мачеха у Пушкина и Гримм и королева у Перро умирают.
Герой возвращается. Свадьба. У Перро данная функция завершает первую часть. Однако, как и в других двух сказках настоящая семейная жизнь начинается после возвращения принца с войны и смерти его матери.
2.2 Национальное своеобразие русского, немецкого и французского вариантов
Несмотря на выявленное сходство сюжетов трех исследуемых сказок, на единство их источника и близкую связь с фольклором, эти сказки имеют и различия, обусловленные национальными особенностями страны-автора. 1. Форма. Как у Ш.Перро, так и у братьев Гримм сказки написаны в прозаической форме, в то время как вариант А.С.Пушкина – стихотворный. По-видимому, это объясняется тем, что большинство сказок он слышал от своей няни, которая также пела народные песни. Думается, что поэт хотел соединить сюжет прозаической народной сказки и лиричность песен, чтобы подчеркнуть поэтичность души русского народа.
Хронотоп. В русском и немецком вариантах условность сказочного времени и пространства заметна. Подтвердим это цитатами из текста: «И долго, долго лежала Белоснежка в гробу и не изменялась, и казалась как бы спящею, и была по-прежнему бела, как снег, румяна, как кровь, чернява, как черное дерево.» (Белоснежка и семь гномов). «День за днём идёт, мелькая, А царевна молодая Всё в лесу...» (Сказка о мертвой царевне и семи богатырях). Сказка Перро же адаптирована для среды знати: стилизована под куртуазную литературу и наполнена приметами времени сказочника. Все: манеры героев, их одежда и трапезы отражают манеры, одежду и трапезы дворянства XVII века. Так например, принц « ни слова не сказал ей о том, что фасон её платья вышел из моды по крайней мере сто лет назад и что такие рукава и воротники не носят со времён его прапрабабушки» .
Герои (силы природы-помощники). В поэме А.С.Пушкина, единственной из трех исследуемых нами сказок, герой (королевич Елисей) в поисках невесты трижды обращается к силам природы (солнце, месяц, ветер), что отражает тотемные представления наших предков-славян в дохристианскую эпоху. Солнце и месяц не могут помочь герою из-за «ограниченности» своей функции – это доказывают и слова месяца «я на стороже стою только в очередь мою ». В то время как ветер, вездесущий, о котором Елисей говорит «не боишься никого, кроме бога одного» , замечает царевну и рассказывает королевичу о ее положении. Елисей обращался к силам природы трижды: три – это магическое число, как в христианском мире, так и в языческих верованиях славян. У христиан это: Святая Троица, воскрешение Христа на третий день, Троеручица – чудотворная икона Божией Матери. В славянской мифологии – одна из трех священных цифр, обозначающая количество священных цифр и троичность мироздания. Кроме того, в сказке обычно на третий раз все получается. Таким образом, Елисей (христианин, что видно по отраженному в сказке обряду венчания) по сказочным законам трижды заклинает языческие силы числом, имеющим тройственное значение.
Богатыри и гномы. Интересен тот факт, что в немецкой и русской сказках персонажи, укрывшие царевну, абсолютно различны, но у них есть одна схожая черта – они мифологические персонажи. Во французской версии сказки подобный персонаж тоже имеется – это фея (седьмая!), и исполняет она ту же функцию – защиты девушки до прихода жениха. И феи, и богатыри, и гномы – отличительные приметы французского, русского и немецкого фольклора, по которым можно определить, откуда произошла сказка. Богатырь – былинный образ героев древних славянских племен. Гном – бородатый карлик из германо-скандинавского фольклора, славящийся своим богатством и мастерством. Фея – термин из западноевропейского фольклора под которым принято подразумевать всё многообразие родственных мифологических существ, нередко кардинально отличающихся друг от друга и внешностью, и повадками; иногда дружелюбных и приносящих удачу, чаще - лукавых и мстительных, склонных к злым шуткам и похищениям.
Обычаи. Также в исследуемых сказках различаются и обычаи. В сказке Ш.Перро по случаю рождения долгожданного ребенка устраивается пир, на котором на царевну и насылается проклятие. В остальных двух сказках о радости, которая должна была последовать за рождением царского ребенка, не упоминается; наоборот, это прекрасное событие омрачается смертью матери при родах. С самого начала жизни немецкую и русскую царевну преследуют несчастья: за смертью матери идет женитьба короля на жестокой женщине; травля со стороны мачехи; попытки мачехи убить девушку; и, наконец, летаргия. У Перро же принцесса ведет спокойную жизнь до шестнадцати лет – предполагаемого возраста, по достижении которого, в те далекие времена девушка могла вступить в брак. И тут проклятие вступает в силу, и принцесса засыпает. Потом, у Ш.Перро и братьев Гримм женихом девушки становится случайно проезжавший мимо принц. В сказке А.С.Пушкина царевну долго ищет и в конце концов находит помолвленный с ней королевич Елисей.
А.С.Пушкин «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях»
Ш.Перро «Спящая красавица»
Братья Гримм «Белоснежка и семь гномов»
Часть 1
В.Я.Пропп «Морфология волшебной сказки»
В.Я.Пропп «Исторические корни волшебной сказки»
«Литературная энциклопедия терминов и понятий» под редакцией А.Н.Николюкина. Москва, НПК «Интелвак», 2003:
И.Н.Райкова «Литературная сказка» // стр.460.
«Поэтика. Словарь актуальных терминов и понятий» под редакцией Н.Д.Тамарченко. Москва, издательство Кулагиной, 2008:
Бабушкина «Волшебная сказка как жанр» // www.nelidovo.edu.ru
«Археология русского образа сознания»: «Мифология русских сказок» // www.alexfl.ru
Часть 2
«Литературная студия Елены Посашковой»: «Фольклорные традиции и специфика литературной сказки» // www.lit-studia.ru
Леонид Чернов «Сказка Л.Толстого «Три медведя»» // http://www.alexfl.ru
Сергей Курий «Все ли мы знаем о сказках Перро?» // http://shkolazhizni.ru
Е.Коропузикова «Истоки сказки Пушкина «О мертвой царевне и семи богатырях» // http://sno.nekrasovspb.ru
Вопрос о возможности системного подхода к изучению dramatis personae был поставлен в работах В. Я. Проппа "Морфология сказки" и "Исторические корни волшебной сказки"1. В "Морфологии сказки" впервые прозвучала и идея рассматривать персонаж как пучок функций. Однако диахроническая интерпретация единого сказочного сюжета, произведенная в "Исторических корнях волшебной сказки", привела к некоторой перестановке акцентов: главное внимание исследователя оказалось направленным на анализ того, как наследие мифа переосмысляется сказкой, как исконно мифологические персонажи трансформируются в персонажи сказочные.
В настоящей статье осуществляется попытка произвести описание системы персонажей в том виде, в каком они представлены в самой волшебной сказке, независимо от "корней", их породивших. Материалом для анализа послужили волшебные сказки сборника Афанасьева.
Системное описание персонажей волшебной сказки предусматривает выявление инвариантных форм, механизмов формообразования и механизмов формоизменения. Центральной задачей в этой связи становится выяснение вопроса, исчерпывается ли клишированность сказки "постоянством функций", является ли это постоянство единственным основанием, позволяющим привести в систему такие элементы волшебной сказки, как формы и атрибуты персонажей.
Настаивая на единообразии функций, на принципиальном единстве сюжетной формулы волшебной сказки, В. Я. Пропп склонен был считать, что "номенклатура и атрибуты действующих лиц представляют собой переменные величины сказки"2. Поэтому при анализе персонажей исследователь предлагал исходить из "постоянных", повторяющихся и независимых единиц повествования, каковыми являются функции действующих лиц.
Между тем, равно как одни и те же функции могут выполняться различными персонажами3, так один и тот же персонаж может играть самые разнообразные роли:
Змей похищает царевну (Аф. 129)4 — вредитель.
Змей дарит герою ковер-самолет (Аф. 208) — даритель.
Змей оживляет убитого героя (Аф. 208) — помощник.
Змей претендует на руку царевны (Аф. 124) — соперник.
Змей — заклятый царевич (Аф. 276), герой-жертва (или "конечная сказочная ценность" — жених).
Жена отнимает у мужа чудесного помощника (Аф. 199) — вредитель.
Жена дарит мужу чудесный клубочек и полотенце (Аф. 212) — даритель.
Жена помогает мужу бежать от Морского царя (Аф. 219) — помощник.
Жена возвращает себе потерянного мужа (Аф. 234) — героиня.
Жену получает герой в награду за подвиги — конечная сказочная ценность.
Классификация персонажей по ролям затруднена еще и тем, что функции заданы относительно героя, между тем и герой, и, например, вредитель могут действовать одинаково: Змей похищает царскую дочь, Иван-царевич с помощью Серого волка похищает царскую дочь; мачеха режет корову падчерицы, дети сами режут чудесного бычка; змеихи оборачиваются заманчивыми предметами, Василиса Премудрая оборачивает себя и жениха озером, ковшиком и т. п.
Независимость функций от персонажа-выполнителя имеет, как видим, и обратную сторону — относительную независимость персонажа от выполняемых им функций, отсутствие прямых корреляционных связей между поступком персонажа и его семантической характеристикой5.
Поэтому представляется целесообразным разграничить такие уровни, как уровень действующих лиц, или деятелей (герой, вредитель, даритель, помощник и т. д.), и собственно персонажей, т. е. действующих лиц в их семантическом определении. Основная цель, которая преследуется в настоящей статье, — описание dramatis personae волшебной сказки вне зависимости от той роли, которую они выполняют в сюжете.
Свобода в выборе исполнителей функций, о которой писал В. Я. Пропп, предполагает наличие некоторого множества, из которого этот выбор возможен.
Круг персонажей волшебной сказки не столь велик и в достаточной степени канонизирован6, чтобы его безоговорочно признать "переменной" величиной, для которой невозможны операции по выделению инвариантов. Однако единообразие это очевидно лишь в тех случаях, когда речь идет о стереотипных персонажах типа Ивана-дурака, падчерицы, Кощея и т. д. Более проблематичным выглядит это утверждение применительно к таким подвижным фигурам, как, например, чудесные животные или предметы. Между тем, еще В. Я. Пропп отметил, что "помощник может рассматриваться как персонифицированная способность героя"7, а волшебные предметы представляют собой лишь частный случай помощника8. Вражеская рать может быть разбита либо "сильномогущим богатырем", либо богатырским конем, либо чудесной дубинкой. И богатырь, и конь, и дубинка персонифицируют в данном случае одно и то же качество — силу. Попасть в тридесятое царство можно, превратившись в птицу, равно как и верхом на крылатом коне, для этой же цели могут быть использованы специальные приспособления: ремни, когти, лестница, но это может быть и дерево, чудесным образом вырастающее до неба. "Если сравнить, — замечает по этому поводу В. Я. Пропп, — три случая: 1) герой превращается в птицу и улетает, 2) герой садится на птицу и улетает, 3) герой видит птицу и следует за ней, — то здесь мы имеем расщепление, раздвоение героя"9 (разрядка моя. — Е. Н.). Аналогичным образом и Змей, Кощей или Яга могут либо обладать свойством сверхбыстрого перемещения по воздуху, либо для этого им нужны специальные помощники (Кощей, как и герой, "три дня пастухом был… за то баба-яга дала" ему чудесного коня, на котором тот способен догнать героя — Аф. 159) или приспособления (баба-яга "во весь дух на железной ступе скачет, пестом погоняет, помелом след заметает" — Аф. 159). Чтобы уйти от погони, герою нужно иметь щетку, которая превращается в непроходимый лес; чтобы догнать беглеца, вредитель должен прогрызть в этом лесу дорогу, а для этого ему нужно добыть острые зубы, которые нередко специально выковываются у кузнеца.
Эта особенность волшебной сказки позволяет предположить, что все персонажи могут быть рассмотрены как персонификации определенных свойств или состояний.
То, как персонаж действует, во многом зависит от того, что он собой представляет10. Обширный круг вариантов волшебных сказок, в которых фигурирует герой чудесного происхождения, строится, например, несколько отлично от основной сюжетной схемы, описанной В. Я. Проппом. Здесь подробное описание чудесного рождения героя можно рассматривать как перенесение в начало повествования такого важного композиционного звена, как "получение чудесного средства", которое обычно следует уже после "предварительной беды" и после испытания героя дарителем; ряд сказок с таким чудеснорожденным героем вообще может не содержать элемента "получение чудесного средства", оно наличествует в самой характеристике чудесного героя-богатыря.
С такой точки зрения и сам повествовательный план волшебной сказки может рассматриваться как разворачивание в сюжете тех семантических признаков, которыми обладает персонаж. Если отец — умерший и этот признак обыгрывается в сюжете, то следует эпизод, в котором он одаривает сына; если в фокусе повествования оказывается его старость или слепота, то следует отправка сыновей за живой водой и молодильными яблоками; если фиксируется его вдовство, сказка разворачивает сюжет об инцестуальном преследовании дочери или о втором браке отца и преследовании мачехой падчерицы.
Семантические характеристики, которыми наделяются персонажи, соответствуют, как видим, тем конфликтам, в которых персонажи принимают участие. Иными словами, персонаж — воплощение тех семантических признаков, которые создают конфликтные ситуации и обыгрываются в пределах эпизода или всего сюжета.
Полифункциональность действующих в сказках фигур объясняется отчасти тем, что каждый персонаж наделен несколькими признаками, каждый из которых соотносим как с системой действий, так и с системой состояний персонажа, с его статусом (семейным, сословным, личностным). Отец инцестуально преследует свою дочь (т. е. выполняет роль вредителя) в состоянии вдовства, он сам оказывается как бы в ситуации "недостачи", которую и пытается ликвидировать, намереваясь жениться на родной дочери. Тот же персонаж (отец) оставляет сыну или сыновьям чудесное наследство (действует в роли дарителя), находясь в статусе предка. Баба-яга функционирует как вредитель в сказках AT 327, представляя собой один из вариантов лесного демона, но помогает в сказках типа "Пойди туда, не знаю куда", оказываясь в родственных отношениях с героем-"зятем".
Поскольку функции заданы с точки зрения героя, т. е. в зависимости от роли, а семантические признаки могут быть соотнесены с любым объектом, представляется целесообразным с помощью этого, специфического для волшебной сказки, набора смысловых противопоставлений описать персонаж как комбинацию этих семантических признаков11.
Речь идет, таким образом, об описании персонажей волшебной сказки в виде пучков признаков, выделении среди этих признаков величин постоянных и величин переменных, а также правил их комбинирования. Задача эта разрешима на межсюжетном уровне.
В качестве персонажей сказки рассматриваются такие объекты, которые принимают участие в действии и могут исполнять в ней ту или иную роль. Вопрос о том, действует ли данный объект или нет, чрезвычайно важен, так как этот признак позволяет чисто формально отделить "персонаж" от "вещи". Даже в одном и том же тексте действовать могут последовательно человек, животное и, наконец, предмет. Так, в сказке "Волшебное кольцо" (Аф. 191) герой Мартын вдовий сын сначала действует сам: выкупает на оставленные отцом деньги собаку и кошку, спасает змею из огня, получает от нее "чудодейное кольцо", женится на царевне, которая, завладев кольцом, улетает в тридесятое царство; героя после пропажи царевны сажают в каменный столб, а эстафета действий передается его помощникам — собаке и коту: именно они проникают в тридесятое царство, добывают похищенное кольцо, вынуждают "царя над всеми раками" помочь, когда роняют кольцо в море, доставляют кольцо хозяину; далее действует уже "чудодейная" сила кольца — двенадцать молодцов, возвращающие герою его жену.
Как видим, в волшебной сказке действия совершаются и людьми, и животными, и предметами. Но те же самые люди, животные или предметы спорадически возникают в сказке в качестве фона, на котором разворачивается действие, хотя сами в нем не участвуют. Например, печь, предлагающая девочке вытащить пирожок, а затем укрывающая ее от преследователей, действует (в данном случае ее роль — типичная роль дарителя-помощника, который испытывает героя, а затем помогает ему в прохождении основного испытания), в отличие от печи, служащей местом укрытия Иванушки-дурачка в сказках типа "Сивко-бурко". В последнем случае печь уже не является персонажем, а оказывается признаком локальной принадлежности другого персонажа — Запечника.
Не только предметы, но и люди могут оказаться признаком какого-либо другого персонажа. Так, в некоторых вариантах сказок типа "Сивко-бурко" старшие братья, наблюдавшие за подвигом младшего, рассказывают об увиденном своим женам: "Ну, жены, какой молодец приезжал, так мы такого сроду не видали! Портрет не достал только через три бревна. Видали, откуда приехал, а не видали, куды уехал! Еще опять приедет…" Иван-дурак сидит на печи и говорит: "Братья, не я ли то был?" — "Куда к черту тебе быть! Сиди, дурак, на печи да протирай нос-от" (Аф. 179). В других вариантах жены не упоминаются, рассказ старших братьев адресован самому Иванушке-дурачку. Жены в этих сказках не совершают никаких действий, они — признак семейного статуса старших братьев, которые, будучи женаты, не участвуют в брачных испытаниях, в отличие от других сюжетных типов, где соперничество в сватовстве неженатых старших и младшего братьев становится основной пружиной повествования.
Аналогичным образом и животные могут фигурировать в сказке то в качестве своего рода "вещей", то выступать в определенной роли: Коровушка-буренушка — это ключевой персонаж сказок типа AT 511, "коровы — золотые рога и хвосты" — одна из разновидностей сказочных диковинок и, наконец, "стадо коров", пасти которых заставляет Ивана-царевича неверная жена ("Слепой и безногий" — Аф. 198), — это атрибут фона, подчеркивающий низкое положение героя.
Все эти соображения заставляют считать сам факт исполнения персонажем какой-либо роли в сюжете основным его признаком. Поэтому, ставя перед собой задачу описания системы персонажей исходя из их семантических характеристик, мы будем учитывать лишь те из них, которые имеют значение для развития сюжета, т. е. признаки, образующие коллизию.
Временно отвлекаясь от классификации персонажей по ролям, от деления их на героев, антагонистов, ложных героев, дарителей и проч., мы должны избрать какие-то характеристики, которые были бы наиболее постоянными, не зависящими от внутрисюжетных метаморфоз, претерпеваемых персонажем. Такой постоянной характеристикой могут служить наименования персонажей, которые на протяжении повествования остаются в основном неизменными.
Имя персонажа, как правило, небезразлично к тому, какие акции он совершает. Оно либо содержит те признаки, которые обыгрываются в сюжетном, либо номинация происходит вслед за описанием какого-либо эпизода, смысл которого фиксируется в имени и затем как бы в свернутом виде продолжает свое существование в сюжете. Так, например, описание чудесного рождения героя или героев обязательно фиксируется в его имени (Покатигорошек, Медведка, Сученко, Лутоня и др.). Аналогичным образом отдельные сегменты повествования служат развернутым объяснением особенностей наименования персонажа: поиски смерти Кощея Бессмертного или тактика борьбы со Змеем о девяти головах приобретают характер развернутых сюжетных ходов.
В повествовании происходит последовательное (в рамках общей сюжетной формулы волшебных сказок) "обыгрывание" отдельных признаков, фиксируемых наименованием персонажа, а происходившие с ним события как бы консервируются в имени.
Иногда сами эти события не фигурируют не только в данной сказке, но и в целом корпусе сказок. Русская волшебная сказка не содержит, например, развернутых описаний брака с небесными светилами или каких-либо обрядовых действий, связанных с очагом. Тем не менее они оказываются экстраполированы в текст в силу того, что были зафиксированы в именах таких персонажей, как Звезда, Солнцева сестра, Попялов, Запечник и др.
Нас, однако, интересуют не эти, сами по себе чрезвычайно интересные, моменты, а фундаментальные для персонажей волшебной сказки семантические признаки, материалом для выявления которых могут послужить имена, отражающие естественную, самой сказкой осуществляемую классификацию персонажей.
Обычно в наименовании фиксируется семейное положение персонажа (Иван девкин сын, Надзей попов внук, Мартын вдовий сын и т. д.), его сословный, имущественный и профессиональный статус (Царенко, Поваренко, Иван Голый и пр.), его духовные (Незнайка, Иван-дурак, Василиса Премудрая и т. д.) и телесные качества (Красота Ненаглядная, Елена Прекрасная, Крошечка-Хаврошечка, Ванюша Недоросточек, Одноглазка и т. д.), а также признаки локальной принадлежности (Затрубник, Леший, Горыныч, Лесыня) и отнесенность к определенной стихии или цвету (Морозко, Водяной, Студенец, Вихрь, Чернушка и проч.).
Часто, однако, само имя персонажа содержит в себе сразу несколько признаков: Царевна Белая Лебедь (Аф. 174), Буря-богатырь Иван коровий сын (Аф. 136), Василиса Золотая коса, непокрытая краса (Аф. 560), Змей Горыныч (Аф. 204, 209), Чудо-юдо, морская губа (Аф. 313) и т. д., или же родственные отношения фиксируются в нем одновременно с сословным статусом: Царенко, т. е. сын царя, локальная характеристика одновременно с сословным статусом: Водяной = Морской Царь, сословная характеристика может служить синонимом определенной локальной приуроченности: король, в отличие от царя, обозначает иноземного правителя. Что же касается трансформирующихся в процессе сюжетного развития действующих лиц, то они тем более могут быть описаны только как комбинации нескольких семантических признаков.
Стабильность наименований не позволяет включить в них все разнообразие атрибутов, которыми обладает персонаж и которые изменяются в процессе его сюжетного функционирования. Однако сами эти атрибуты реализуют те же области значений, которые выделены на основе анализа наименований dramatis personae13.
Действительно, главенствующую роль в наборе семантических признаков, которыми наделяются персонажи волшебной сказки, играют признаки пола (оппозиция мужской/женский), возраста (старый/молодой, взрослый/ребенок); признаки, относящиеся к индивидуальным качествам персонажа (естественный/чудесный, антропоморфный/неантропоморфный); признаки, характеризующие семейный статус персонажа (родители/дети, старший/младший, родной/неродной, состоящий в браке/вне(до)брачный партнер); признаки, определяющие его сословное и имущественное положение (царский/крестьянский, главный/подручный, хозяин/слуга, богатый/бедный), признаки локальной приуроченности (домашний/леной, относящийся к своему или иному царству, близкому или далекому миру). Все эти семантические признаки наличествуют как в именах собственных, так и в именах нарицательных, описывая внутренние и внешние характеристики персонажа с точки зрения его индивидуального, семейного, сословного и локального состояний.
Рассмотрим отношения признаков внутри каждой из выделенных групп.
Группа I. Индивидуальный статус.
Дистрибуция персонажей этой группы осуществляется с помощью следующих признаков: особенности внутреннего мира (оппозиция естественный/сверхъестественный) и внешнего облика (оппозиция антропоморфный/неантропоморфный). Эти оппозиции задают основное разделение персонажей на сверхъестественных существ, людей, животных, растения и предметы. Признаки антропоморфный/неантропоморфный (зооморфный, растительный, аморфный) соотносятся лишь с признаком сверхъестественный, чудесный. Собственно, этот признак и отличает животных, растения и предметы как персонажей сказки от животных, растений и предметов как атрибутов фона: чудесная кобылица, но кляча, которую убивает Иван-дурак; чудесные ворота, пропускающие падчерицу, когда та "подлила им под пяточки маслица" (Аф. 103), но ворота в выражениях типа "баба за воротами ждет" (Аф. 98). Очевидно, этим объясняется и тот факт, что при всем разнообразии животных, растений и предметов, которые могут фигурировать в сказке в качестве персонажей, явное предпочтение отдается здесь мифологизированным объектам. Из домашних животных это козел, баран, конь, бык, корова, собака, кошка, мышь, из зверей — медведь, волк, лев, из птиц — лебедь, утка, ворон, сокол, орел, голубь или горлица, Жар-птица, птица Моголь и др.; из насекомых — пчела, комар, из растений — дуб, береза, тростник, камыш.
Сверхъестественные существа представлены на материале русских волшебных сказок обширной группой антропоморфных персонажей (Яга, Морозко, богатырь, колдун, бес, нечистый, ведьма, волшебница, чаровница и т. д.). Надо, однако, отметить, что внешний облик сверхъестественных существ очень часто носит неопределенный характер. Исходя из их имен (Змей, Ворон Воронович, Вихрь и др.), можно сделать заключение об их неантропоморфности, тем не менее многоголовый Змей русских сказок чаще изображается в виде всадника, а не дракона, а Шмат-разум или Сура — слуги-невидимки — вообще как бы лишены плоти14.
Неопределенность внешнего облика восполняется четкой фиксированностью для подавляющего большинства персонажей волшебной сказки признаков пола (оппозиция мужской/женский) и возраста (оппозиции взрослый/ребенок и старый/молодой).
Немаркированность пола какого бы то ни было персонажа крайне редка, в частности, пол может не фиксироваться, когда речь идет о младенце: нянька носит ребенка в лес к матери-рыси, подмененной ведьмой (AT 409), дети-утята приходят на двор к отцу и мачехе-ведьме (AT 403 В) и в некоторых других сюжетных типах. Дети здесь скорее атрибут матери, знак материнства, а не самостоятельный персонаж. Они фигурируют в "испытании на идентификацию" аналогично метке или "заветному" предмету (перстню, платку), по которым узнают искомый персонаж, но в отличие от них несут информацию не о победе в основном испытании, а о "беде": о подмене, обмане, изведении, околдовании (исключение в данном случае составляет лишь мотив "поисков виноватого", где дети — доказательство того, что живая вода и молодильные яблоки добыты младшим из братьев). Показательно, что когда "информация о подмене" разворачивается в целый сюжетный ход (мачеха стремится убить утят, поющих о своей матери, среди утят оказывается младший — "заморышек", которому удается спасти себя и своих братьев), т. е. малолетние дети выступают как самостоятельный персонаж, фиксация пола последовательно производится.
Почти все сверхъестественные существа имеют мужской и женский варианты: колдун — колдунья, чародей — волшебница, ведьма — черт (бес, нечистый), Яга — Морозко, богатыр — богатырка. С меньшей определенностью они могут быть классифицированы по возрастным группам, хотя и здесь достаточно ощутима тенденция противопоставить старых колдуна, дедушку Ox, старика "сам с ноготь, борода с локоть", Медного лба, Водяного, Ягу молодым "богатырям" Вернигоре, Вернидубу, Дугыне, Усыне и т. д.; ведьма или колдунья также обычно "старые", в отличие от "молодых" волшебницы или чаровницы. Люди четко делятся на возрастные группы: старик — старуха, молодец — девица, мальчик — девочка.
Животные также достаточно последовательно наделяются признаками пола и возраста: мед — ведь — медведица — медвежонок, ворон — ворониха — вороненок; лев — львица — львенок, конь — кобылица — жеребенок, сокол, воробей, орел, но утка, голубица, горлица, лебедушка.
Соответствующим образом при превращениях человека в животное обычно соблюдается их соответствие по полу: змей, волк, козел, сокол, орел, ворон — заклятые царевичи; утица, лебедушка, медведица, рысь и др. — царевны.
Возрастная характеристика весьма существенна для характера функционирования персонажа. "Старые" обычно выступают в роли испытателей или советчиков, "молодые" — в роли героя или его соперников, причем для героя-ребенка круг действий ограничивается движением от "потери дома" до "возвращения домой", в то время как для взрослого "потеря семьи" компенсируется "созданием новой семьи", т. е. вступлением в брак15.
Отсутствие признаков пола и возраста у группы персонажей, представленных чудесными предметами, значительно сужает сферу их функционирования, ограничивая ролью чудесного средства и, реже, помощника.
Дальнейшая дистрибуция персонажей волшебной сказки может быть осуществлена с помощью системы признаков, описывающих модусы внутреннего и внешнего состояний индивида, а также связанных с оценочными категориями. Это оппозиции живой/мертвый, здоровый/больной, сонный/бодрствующий, целый/расчлененный, истинный/преображенный, видимый/невидимый, сильный/слабый, мудрый/глупый, добрый/злой, красивый/уродливый, чистый/грязный, большой/маленький.
Оппозиция живой/мертвый пронизывает многочисленные ситуации волшебной сказки, где герою грозит смерть (ведьма хочет изжарить детей, змеиха проглатывает героев, колдунья топит сестрицу Аленушку, превращает героя в камень) или происходит наказание вредителя (герой казнит ложную жену, убивает Змея, засовывает в печь Ягу, колдуна и пр.). Сюда же относится мотив "временной смерти и оживления".
Мертвое персонифицируется в антропоморфных существах обоего пола — мертвецах, вурдалаках, вампирах (мертвый богатырь; девушка, встающая из гроба), в виде птиц (ворон), частей тела (череп, кости, мертвая голова). Знаком умерщвления какого-либо персонажа часто должны служить сердце и печень — эти вместилища души, средоточия жизни. Операторами умерщвления и оживления служит обширная группа волшебных предметов: игла, шпилька, живая и мертвая вода, отрава, мертвый зуб или волос. Целую цепочку воплощений внешней души Кощея Бессмертного находим в мотиве поисков его смерти (дуб — сундук — заяц — утка — яйцо — игла).
Часто временная смерть эквивалентна сну (спящая царевна), а сон дан как временная смерть (например, богатырский сон героя после победы над противником или формулы типа "как долго я спал" после оживления). Состояние сна, как и состояние смерти, наступает в результате применения специальных операторов: сонного зелья, булавки, заговоренного яблока, его наводит Кот-Баюн, волшебные гусли. Кроваткой оборачиваются змеихи, намереваясь разорвать героев "по макову зернышку"; ведьма (или ее дочь Ирина мягкая перина) зазывает богатырей, укладывает их спать, а затем сбрасывает в погреб или убивает.
Болезнь и здоровье воплощаются в таких предметах, как плоды: молодильные яблоки, чудесные ягоды или груши, вызывающие здоровье или болезнь (от них вырастают рога, в этом случае герой прикидывается лекарем); болезнь царевны может быть результатом того, что ее мучают по ночам демонические существа (черти, Змей, Яга), болеет царевна Несмеяна, больной притворяется неверная сестра или мать героя, отправляя его на поиски лекарства (пыль с чудесной мельницы; волчье, медвежье и львиное молоко).
Мертвый, сонный, больной требуют определенной услуги со стороны других действующих лиц: герой ночует на могиле отца, хоронит мертвеца, спасает от смерти полуживую собаку, кота, сохраняет и зарывает в землю кости убитого, из которых затем вырастает дерево или куст (ветка или щепочка такого дерева может вновь превратиться в ожившего героя).
Эта мена облика при оживлении переводит оппозицию живой/мертвый в оппозицию целый/расчлененный. Расчленение тела идентично убийству (чудесную корову падчерицы мачеха велит зарезать; героиню уводят в лес, где ее должны зарезать и принести в доказательство ее смерти сердце и печень), а собранное из кусков тело вновь становится живым после окропления его целящей и живой водой. Убиение может состоять в разрывании тела на части: ведьму казнят, привязав к хвосту лошади и разметав ее тело "по чисту полю"; побежденного Змея разрубают, сжигают, а пепел развеивают по ветру. Окончательная, а не временная смерть наступает, лишь когда персонаж "разметан по макову зернышку" или сожжен. До тех пор каждая из сохранившихся частей может через цепь трансформаций вновь превратиться в целое и живое тело либо передать свое основное свойство новому, так сказать, владельцу. Например, убийство чудесного мальчика замышляется исключительно из-за того, что съевший его сердце научится разгадывать сны; чудесную курицу режут, так как известно, что "съевший ее голову станет царем, а сердце — богачом".
Расчлененное тело — источник многочисленных персонажей, поскольку каждая его часть может функционировать в сказке самостоятельно. Перышко Финиста ясного сокола, привезенное отцом младшей дочери, превращается в него самого; Кобылячья голова испытывает падчерицу; мертвая голова становится источником чудесной беременности; руки прислуживают; палец оживает и превращается в мальчика; крылышко златоперого леща, съеденное служанкой, равно как и все его тело, зажаренное и поданное бездетной царице, вызывают рождение чудесных богатырей. Метонимия становится здесь последовательным приемом, позволяющим продуцировать новые персонажи: горошина, ягодка, кожа, шкура, ветка, ребро, волос, шерстинка — все эти и многие другие части тела человека, животного или растения вызывают рождение, воскресение, исчезновение персонажа, служат для его вызова (Сивко-бурко является после того, как герой подпалит оставленные ему волосинки). Отрубленные пальцы, ремни, вырезанные из спины ложных героев, языки Змея и другие части тела служат знаками, с помощью которых герой доказывает, что именно он совершал подвиг (победил Змея, добыл диковинки).
Вокруг членовредительства группируется довольно много коллизий: мужичок с ноготок, борода с локоток или Яга калечат братьев; царевна приказывает отрубить ноги дядьке Катоме; служанка вырезает у царевны глаза; злая жена велит отрубить золовке руки и т. д. Сказка пестрит персонажами, несущими на себе знаки увечья (Косоручка, слепцы, беспалые). Персонажи, отмеченные каким-либо увечьем или, наоборот, наделенные "лишними" частями тела, часто обладают чудесными свойствами или являются сверхъестественными существами (Лихо одноглазое, многоголовый Змей, Трехглазка, конь о двенадцати крыльях и т. д.).
Оппозиция истинный/преображенный связана с многочисленными.формами изменения облика, к которому либо прибегает сам персонаж, либо эти изменения — результат околдования. Змей оборачивается золотой козой, прекрасным юношей; царевна превращает себя и мужа в колодец и ковшик, в церковь и попа; змеихи превращаются в сад, колодец, кроватку, мальчик учится у колдуна принимать облик различных животных, конь или Серый волк превращаются в клетку с жар-птицей, в коня, красавицу, герой принимает облик комара, мухи и пр. Баба-яга подражает голосу матери, специально выковывая его у кузнеца и делая его похожим на "тонкий" голос человека; мальчик с пальчик меняет колпачки своих братьев на шапочки дочерей ведьмы. Форм маскировки очень много. Для распознавания нужного объекта служат специальные предметы-сигнализаторы (блесточка, муха и прочие метки).
Оппозиция видимый/невидимый воплощается в таких персонажах, как невидимые слуги: Никто, Саура, Гурей, Мурза, Шмат-разум, в шапке-невидимке.
Оценочные признаки, как и модусы состояний, относятся к внутреннему миру персонажа или к его внешности. Здесь тоже существуют преимущественные корреляции: добрыми или злыми, мудрыми или глупыми в русской волшебной сказке чаще бывают антропоморфные существа16, красивым или уродливым, большим или маленьким, чистым или грязным могут быть и человек, и животное и предмет.
Оппозиция добрый/злой весьма существенна для волшебной сказки, так как именно эти признаки служат основой для деления персонажей на героев, тех, кто находится на его стороне (даритель, помощник) и его антагонистов: злая старуха, но добрая волшебница; отрицательный член оппозиции персонифицирован в таких антропоморфных персонажах, как Лихо, злыдни. Но в основном эта оппозиция маркирует правила поведения действующих лиц, т. е. носит скорее морально-этический характер, что связано с ведущей ролью, которую она играет в предварительном испытании (добрый герой щадит пленника, кормит голодного, помогает слабому, злой ложный герой этого не делает и не получает чудесного средства).
Оппозиция мудрый/глупый связана с такими персонажами, как мудрец, старичок-ведун, учитель, знатка, Премудрая, мудрый ребенок, обладающий даром разгадывать сны (что переводит его в разряд чудесных персонажей, так как "нормой", специально фиксируемой сказочными формулами, является мудрость стариков: "Старые люди хитры и догадливы" — Аф. 222), но глупый черт или великан. Иван-дурак противопоставлен "умным" братьям или зятьям, причем здесь "глупость" героя — одна из форм его "низкой видимости". Мудрость часто интерпретируется сказкой как хитрость, "мудрить" — означает "вредить": "Ну, — думает королевна, — когда он ноги свои воротил, то с ним мудрить больше нечего" (Аф. 199). Хитрым иногда оказывается и герой, причем именно в тех ситуациях, когда он сам наносит вред своему противнику: умный Терешечка притворяется неумелым, незнающим, глупым и, хитростью заставив Ягу показать ему, как надо садиться на лопату, уничтожает антагониста. Мудрость может выступать и как "ведовство", "знание" (ср. мотив обучения у лесного мудреца чудесному умению или состязание в мудрости между колдуном и героем, между "премудрой" невестой, загадывающей загадки, и претендентами на ее руку).
Признаки сильный/слабый параллельны в некотором отношении мудрости/глупости, определяя свойства не духовной, а физической силы. Эти признаки воплощаются в таких персонажах, как богатырь, богатырка, силач, но Заморышек; богатырский конь, но паршивый жеребенок; рать-сила несметная, войско; в чудесных предметах: сильная и слабая вода, чудесная дубинка, меч, клюка и помело, чудесная рубашка, в которой герой непобедим. Реализацией этой оппозиции служит мотив испытания силы: поднять камень или головы Змея, забросить палицу, победить противника в бою, укротить коня, выдержать рукопожатие невесты ("…первые три ночи станет она вашу силу пытать, наложит свою руку и станет крепко-крепко давить; вам ни за что не стерпеть!" — Аф. 199).
Оценочные признаки красивый/уродливый, чистый/грязный, большой/маленький часто фиксируются" в имени персонажа: Анастасия Прекрасная, Василиса Краса, Красота Ненаглядная, Дунька Приукрасная, Чудище, Пан Плешевич, Неумойка, Конек-горбунок, Мальчик с пальчик, Мужичок с ноготок, Ванюша Недоросточек, Крошечка-Хаврошечка, Великан и др. При этом уродливый, грязный оказывается временной низкой видимостью героя, "не подающего надежд", которая меняется на положительную в результате чудесной помощи ("Ванюша в одно ухо влез, в другое вылез и стал таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером описать"), либо это результат сознательного переряживаиия в уродливую одежду (свиной чехол, бычий пузырь, рубище) или положенного запрета ("три года не мыться"). Маленький — также низкая видимость героя, наделенного чудесными свойствами (мудростью, удалью: "мал, да удал").
Группа II. Семейный статус.
Признаки семейного статуса надстраиваются над признаками пола и возраста. Это четко фиксируется в традиционных формулах типа: "Кто бы ни был таков… выходи сюда; коли старый человек — будешь мне родной батюшка; коли средних лет — будешь братец любимый, коли ровня мне — будешь милый друг" (Аф. 222) или "Коли стар человек — будь мне батюшкой, а старушка — будь мне матушкой; коли млад человек — будь сердечный друг, а красная девица — будь родная сестра" (Аф. 213). Действительно, "кто бы ни был таков" персонаж, он либо является родственником или свойственником, либо выдает себя за них, либо оказывается им. Поэтому почти все сверхъестественные существа, люди или животные могут наделяться признаками семейного статуса.
Собственно говоря, отец, мать, брат, сестра, сын, дочь, жених, невеста, муж, жена, тесть — это и есть основные персонажи волшебной сказки. Почти любая сказка начинается с описания семьи ("Жили-были старик со старухой, был у них сыночек Ивашечка…", "В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужик, и было у него три сына…" и т. д.), в которой, как правило, есть родители и дети. Родители иногда предстают как бездетные, тогда следует описание чудесного рождения ребенка. Равно и дети могут оказаться сиротами (сообщается, что их родители умерли); есть варианты завязок, в которых фиксируется смерть либо отца, либо матери.
Если с точки зрения сюжетной все эти ситуации рассматривались как варианты "предварительной беды", "отлучки", "недостачи", то с точки зрения задач описания персонажей важно выяснить, какими признаками отличаются родственники (отец, мать, дочь, сын, падчерица, сирота, мачеха) или свойственники (тесть, свекр, муж, жена, невеста, жених, зять, невестка) друг от друга, чтобы понять, почему тот или иной персонаж способен к функционированию в той или другой роли.
Номенклатура терминов родства, встречающихся в волшебной сказке, достаточно стабильна. Четко противопоставлены два поколения: поколение родителей и поколение детей17.
Родители и дети могут быть родными (отец, мать, сын, дочь) и неродными (мачеха, падчерица, пасынок)18.
Отношения между родственниками одного и того же поколения определяются следующими противопоставлениями: для поколения родителей это различие старых отца и матери, которые часто фигурируют как единый персонаж ("родители", "старики"), и молодых, которые предстают в сказке обычно как муж и жена; для поколения детей — это противопоставление старших братьев и сестер младшим, родных братьев и сестер неродным (сводным).
Особую группу составляют бездетные родители и дети-сироты (подкидыш). Кроме того, существуют специальные термины для фиксации внесемейных родственных отношений (побратимы, названые брат или сестра, крестник).
Дистрибуция свойственников также осуществляется за счет этих же оппозиций: старшее поколение — это тесть, свекр, теща, свекровь, младшее поколение — зять, невестка, сноха. Внутри одного поколения различаются близкие (муж, жена) и далекие (шурин, золовка) свойственники. Специально фиксируются внесемейные свойственные отношения (вне- или добрачные партнеры: сожитель, любовник, невеста, жених). Отсутствие одного из супругов маркировано в таких терминах, как вдова и вдовец.
Именно отношения родственников или свойственников определяют основные коллизии волшебной сказки. Это в первую очередь конфликты внутри семьи между родителями и детьми (инцестуальный отец изгоняет дочь; мать-изменница пытается извести сына; мачеха преследует падчерицу), между сиблингами (старшие братья или сестры соперничают с младшим братом или младшей сестрой, родные — со сводными; брат инцестуально преследует сестру или отрубает ей руки по наговору своей жены; сестра убивает брата или пытается уничтожить его, сговорившись с любовником) и между супругами (злая жена пытается извести мужа; муж по наговору завистников изгоняет жену; жена или муж покидает супруга после нарушения табу).
Конфликты эти, как мы видим, часто основаны на противопоставлении родственных и свойственных отношений: мачеха, любовник матери или сестры, жена брата вносят разлад во внутрисемейные отношения, являясь источником антагонизма между родственниками; такова же природа инцестуальных притязаний; отношения между однополыми сиблингами носят обычно характер сексуального соперничества. Вне этого противопоставления отношения внутри семьи носят характер взаимопомощи и поддержки: родители любят детей; отец выдает замуж дочь, женит сыновей, оставляет наследство; умерший отец награждает младшего сына чудесным конем, а умершая мать помогает осиротевшей дочери; сын отправляется за лекарством для больного отца или спасает похищенную мать от насильственного супружества со Змеем; брат идет выручать исчезнувшую сестру и старших братьев; сестра спасает братца от ведьмы и т. д. и т. д.
Родственники и свойственники составляют основное ядро персонажей волшебной сказки, хотя более выразительными, более специфическими для данного жанра на первый взгляд кажутся такие фигуры, как Баба-яга, Змей Горыныч, Кощей Бессмертный, крылатый конь или девушка-лебедь. Между тем Змей-Горыныч похищает девушку себе в жены; Морской царь, к которому попадает герой, — это отец его невесты ("…а во дворце живет отец красной девицы, царь той подземельной стороны" — Аф. 191); атаман, Змей, приказчик, заморский королевич — все они "неправильные" мужья матери (сестры или жены) главного героя (сказки типа "Звериное молоко"); служанка, дочь ведьмы, водовоз, генерал и т. п. выдают себя соответственно за невесту или жениха; заколдованная царевна, Свиной чехол, девушка-утица, Чудище, Финист ясный сокол, сопливый козел и проч. оказываются в конце сказки искомыми "сужеными".
Признаки родственного или свойственного статуса оказываются важными не только для отношений между людьми, до и для отношений между сверхъестественными существами, между животными, а также тех и других с человеком.
В сказках о приключениях героя или героини у лесного демона часто фигурируют термины родства или свойства. Отправка падчерицы к Морозко обставляется как поездка к жениху ("Старик, увези Марфутку к жениху; да мотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, — знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и отдай Марфутку за Морозка" — Аф. 95). Баба-яга подражает голосу матери, заманивая Терешечку на берег, или оказывается матерью мудрой жены героя (сказки типа "Пойди туда, не знаю куда").
Тенденция эта настолько сильна, что распространяется не только на отношения сверхъестественных существ и животных с человеком (Кощей Бессмертный, Змей — "временные", "неправильные" мужья героини. Морской царь — тесть героя, лебединая дева — невеста, царевна-лягушка — жена, Баба-яга — тетка, колдун — "мнимый отец" или будущий тесть, Ворон, Сокол — шурья, ведьма — теща, Студенец, Объедало, Опивало или Дубыня, Усыня, Вернигора и проч. — названые братья и т. д.), но и на отношения внутри мира неантропоморфных существ.
Так, благодарные животные в сказках типа "Звериное молоко" предоставляют в распоряжение героя не самих себя, а своих детенышей: "Тотчас же она молока надоила и в благодарность медвежонка подарила" (Аф. 205). Волшебная кобылица, укрощенная Иванушкой-дурачком, откупается от него, подарив своего жеребенка: "Ну, добрый молодец, когда сумел ты усидеть на мне, то возьми-владей моими жеребятами" (Аф. 105). Для оживления героя помощник посылает за живой и мертвой водой Ворона, однако отправка его, как правило, связана с давлением на его "родительские чувства" — в беспомощное (пленное, мертвое) состояние приводится Вороненок. Погоню за героями в сказках "Калинов мост" осуществляют жены (сестры, золовки) убитых Змеев. Леший, Медный лоб в сказках "Чудесный пленник" часто награждает героя не сам, а предлагает сделать это своим дочерям: "У лешего-мужика три дочери; спрашивает он старшую: „А что ты присудишь королевскому сыну за то, что меня из железного столба выпустил?" Дочь говорит: „Дам ему скатерть-самобранку"" (Аф. 123). Орел, выкормленный героем, сжигает дома своих сестер за то, что они плохо приняли его спасителя. У Бабы-яги в сказках типа "Терешечка" есть дочь, которой она приказывает изжарить героя.
Иначе строятся отношения между сверхъестественными существами или животными и человеком. Брачные отношения между ними оказываются "правильными", когда соискателем является человек. Такой брак предстает как желанный, нормальный, хотя часто герой подвергается трудным испытаниям со стороны демонической невесты и ее родственников (в первую очередь отца), стремящихся уничтожить претендента. Когда же демоническое существо насильственно похищает женщину, вступает с ней в брак по взаимному согласию или с помощью обмана (ведьма выдает свою дочь замуж за царевича), такая ситуация рассматривается сказкой как конфликтная. Родственные же отношения между этими группами персонажей оцениваются, как правило, положительно, даже если это родство возникает на основе брачных отношений (Яга-теща помогает мужу ее дочери; животные зятья спасают героя).
Группа III. Сословный статус.
К этой группе характеристик персонажей отнесены признаки сословной принадлежности: Царь (царица, царевич, царевна), Царенко, король (королевич, королевна), дворянин (Данила-дворянин), барин, купец, поп, мужик; профессия или ремесло: солдат, стрелец, гонец (Марко-бегун), садовник, охотник, ловчий, пастух, водовоз, генерал, приказчик, повар (Поваренка), кузнец, Кожемяка, а также слуга (служанка), хозяин, работник; имущественное положение: бедняк (Ванька Голый), богач (Марко богатый), вор (Климка-вор), должник и т. д.
Сословный статус персонажа не играет столь существенной роли, какая принадлежит семейному или индивидуальному статусам. Признаки этой сферы значений служат лишь для дополнительной дистрибуции некоторых персонажей, рассмотренных выше.
Наиболее важным подразделением здесь следует, вероятно, считать противопоставление крестьянский/царский, поскольку ряд сказок реализует противоположность между низким сословным статусом персонажа в начале сказки и высоким положением, которого он достигает в конце (из мужицкого сына в царские зятья). Однако эта оппозиция образует коллизию гораздо реже, чем может показаться на первый взгляд. Если, например, злая жена преследует своего мужа из-за его мужицкого происхождения (тип "Волшебное кольцо"), то, не говоря уже о том, что сама по себе коллизия носит семейный характер (жена преследует мужа) и лишь дополнительно мотивирована низким происхождением супруга, эта ситуация может быть интерпретирована и как перекодировка в социальном плане ситуации антагонизма жены чудесного происхождения (богатырка, Премудрая) и ее "простого" мужа (тип 519 AT).
Часть 15 - Е.С. Новик. Система персонажей русской волшебной сказки.
Часть 16 -
Часть 17 -
...
Часть 44 -
Часть 45 -
Часть 46 -
Особенности русской волшебной сказки
Происхождение сказки
Сказка - рассказ, выполняющий на ранних стадиях развития в доклассовом обществе производственные и религиозные функции. Представляющий один из видов мифа; на поздних стадиях бытующий как жанр устной художественной литературы, имеющий в содержание необычные в бытовом смысле события отличающийся специальным композиционно-стилистическим построением. В динамике развития общественных форм и общественного сознания изменяется и понятие «Сказка».
На ранних стадиях культуры сказка, сага и миф встречаются нерасчлененными и носили первоначально, вероятно, производственную функцию: охотник жестом и словом приманивал вспугнутого зверя. Позднее вводится пантомима со словом и пением. Следы этих элементов сохранила сказка поздних стадий развития в виде драматического исполнения, напевных элементов текста и широких пластов диалога, которого в Сказке тем больше, чем она примитивнее.
На более поздней стадии скотоводческой экономики, дородовой и ранеродовой социальной организации и анимистического мировоззрения сказка получает часто функцию магического обряда для воздействия уже не на зверя, а на души и духов. Сказки обязаны или привлекать и развлекать, или они употребляются как заклинания (в Новой Гвинее, у алтайцев, чукчей), или сказка прямо входит в религиозные обряды (у малайцев, гиляков, иранских таджиков). Например, знаменитый мотив магического бегства разыгрывается чукчами в их похоронном обряде. Даже русская сказка входила в свадебный обряд. Благодаря этому культовому значению сказка у многих народов существует регламентация сказываний сказок: их нельзя говорить днем или летом, а только ночью после захода солнца и зимой. Разумеется, что такие сказки, полигенетичны, и лишь на более поздней стадии общественного развития из них выделяется собственно сказка, как жанр фольклора.
Сказки - это коллективно созданные и традиционно хранимые народом устные прозаические художественные повествования такого реального содержания, которое по необходимости требует использования приемов неправдоподобного изображения реальности. Они больше не повторяются больше ни в каком другом жанре фольклора.
М. Горький говорил, что сказки открывали перед ним просвет в другую жизнь, где существовала и, мечтая о лучшей жизни, действовала какая-то свободная, бесстрашная сила; что устная поэзия трудового народа той поры, когда поэт и рабочий соединились в одном лице, это бессмертная поэзия, родоначальница книжной литературы, очень помогла ему ознакомиться с обаятельной красотой и богатством нашего языка.
Виды сказок
Несмотря на конструктивное единообразие, современная сказка различает в себе несколько типов:
Сказки о животных - древнейший вид; он восходит частью к позднейшему влиянию литературных поэм средневековья, или к рассказам северных народов о медведе, волке, вороне и особенно о хитрой лисе или ее эквивалентах - шакале, гиене.
Сказка волшебная, генетически восходящая к разным источникам: к разложившемуся мифу, к магическим рассказам, к обрядам, книжным источникам и т.д.: волшебные сказки бывают мужскими или женскими по герою и свадебными или авантюрными по установке цели. Сюда относятся, например сказки о «Победителе змея», «О царствах золотом, серебряном и медном», «О юноше, обещанном морскому царю», «Хитрая наука», «Муж ищет исчезнувшую жену», «Мачеха и падчерица», «Иван царевич и серый волк» и др.
По высказыванию Марии - Луизы фон Франц в волшебной сказке перед слушателем возникает иной, чем в сказках о животных, особый, таинственный мир. В нем действуют необыкновенные фантастические герои, добро и правда побеждают тьму, зло и ложь.
Сказка бытовая - появилась намного позже волшебной. В ней говорится о жизни русских крестьян. Местом действия сказки обычно является крепостная деревня, героем - деревенский бедняк, который воюет с богатеем.
Русская народная волшебная сказка
Волшебные сказки представляют наиболее определенную в жанровом отношении группу сюжетов устной народной прозы. Многие из них построены по единой композиционной схеме, имеют ограниченный набор персонажей со строго определенными функциями. Но среди сюжетов волшебных сказок немало и таких, которые не укладываются в заданную схему и даже не имеют традиционного для сказки счастливого конца («анти сказки»). Основная особенность мира волшебных сказок - его членение на «наш» и «не наш» («тридевятое царство» русских сказок). Герой отправляется в иной мир за невестой или чудесными предметами. Он вступает в контакт с дарителем, получает чудесный предмет или приобретает чудесного помощника, выполняет трудные задачи и благополучно возвращается в свой мир. Действие сказки протекает в неопределенно-прошлом времени. С одной стороны, указывается на его давность и полную неопределенность («давным-давно»), с другой же - на вечность этого бесконечно длящегося действия («стали жить-поживать и добра наживать, и теперь живут и нас переживут» в русских сказках).
Герой волшебной сказки обычно подвергается двум испытаниям - предварительному (и за это получает волшебный дар) и основному (победа над драконом, змеем, Кощеем или иным чудесным противником, чудесное бегство с превращениями и бросанием магических предметов). В экспозиции он может быть представлен как эпический герой чудесного или благородного происхождения, необычной физической силы или как герой низкий, «дурак». Но желанной цели добиваются равно и царевич, и дурак. Свойственный волшебным сказкам счастливый финал выражает веру в торжество идеалов добра и справедливости, мечту о том, что любой человек достоин счастья и может его добиться.
Проблему классификации жанровых разновидностей русской народной волшебной сказки нельзя считать окончательно решенной. Причина этого заключается, очевидно, прежде всего, в богатстве и разнообразии материала, который необходимо систематизировать. Многоликость и пестрота сказочных образов, вариативность сюжетных ходов и композиционных решений волшебной сказки требует создания сложной, многосоставной типологии.
Наиболее простое и понятное решение проблемы - классификация волшебных сказок по тематическому принципу, в результате которой выделяются сказки героические, чудесные и авантюрные.
Предметом героических сказок является тема защиты богатырем «своего» мира, живущих в нем людей от врагов, выраженная в мотиве борьбы героя со страшным чудовищем, «змеем» (мотиве змееборства).
Чудесные сказки повествуют о чуде и связанных с ним необычных («чудесных») существах - чудесных женихах и женах, обладающих сверхъестественными способностями и живущих на границе двух миров - человеческого и природного, чудесных детях и разного рода волшебных предметах (диковинках).
Тематическая классификация волшебных сказок, при всей ее простоте и прозрачности, не покрывает всего многообразия систематизируемого материала. Дополнить ее может сюжетная классификация волшебных сказок, разрабатываемая фольклористами параллельно с тематической.
Так, В.Я. Пропп выделил сказки шести сюжетных типов:
Сказки о змееборстве (борьбе героя с чудесным противником);
Сказки о поиске и освобождении от плена или колдовства невесты или жениха;
Сказки о чудесном помощнике;
Сказки о чудесном предмете;
Сказки о чудесной силе или умении;
Прочие чудесные сказки (сказки, которые не укладываются в рамки первых пяти групп).
Работа в данном направлении была продолжена Т.В. Зуевой и К.Е. Кореповой, они приведенную выше классификацию дополнили следующими сюжетно-жанровыми разновидностями:
Сказки о чудесной задаче;
Сказки о чудесных женихах и невестах;
Сказки о чудесных детях;
Сказки о брачных испытаниях;
Сказки о детях, ведьмах и людоедах;
Сказки о невинно гонимых;
Героические сказки.
Тематическая классификация, которая может быть названа также межсюжетной, открывает некий универсальный путь целостного анализа волшебной сказки, учитывающий системно-образные, сюжетно-композиционные и языковые особенности данного жанра.
Композиционные особенности русской волшебной сказки
Существенными для отличия волшебной сказки от сказки другого жанра являются ее композиционные особенности: замкнутость сказочного действия, троекратные повторы, типичные сказочные зачины и концовки, особенное пространственно временное построение и др. Поэтому при изучении волшебных сказок нужно уделить внимание и их композиции.
Выделяют следующие основные направления работы с детьми в этом плане:
Сформировать у детей представление о традиционных зачинах и концовках как неотъемлемой части художественного построения волшебной сказки, отличающейся условностью и информативной насыщенностью; сформировать умение видеть специфическое начало сказки - «зачин» - и благополучный для положительных героев конец - «концовку»;
Сформировать представление детей о таком характерном приеме в построении сказки, как троекратные повторы; научить их находить повторы в тексте сказки и определять в каждом конкретном случае их функцию и роль в развитии сюжета и образов героев сказки;
Сформировать представление об условности сказочного пространства и времени (хронотипа волшебной сказки); научить детей видеть пространственно-временные рамки волшебной сказки, определять особенности сказочного пространства и времени в связи с развитием сюжетного действия сказки.
В работе над зачином и концовкой волшебных сказок дети должны уловить их повторяемость из сказки в сказку и в то же время их варьирование, многообразие. Уже в начальных классах можно вводить литературоведческие термины «зачин» и «концовка», опираясь на этимологию этих слов. При этом важно, чтобы дети усвоили функцию зачина и концовки как устойчивых приемов сказочного повествования и их функцию.
Система образов волшебной сказки
Работа над системой образов волшебной сказки на начальном этапе обучения, как правило, ограничивается анализом системы персонажей, однако со временем должна по возможности включать и анализ образов других масштабов - от образов-деталей до образа сказочного мира в целом.
Работа в данном направлении состоит из нескольких этапов:
Определение типов персонажей по роли, которую они играют в сказке, и их особенностям; создание их словесного портрета (с учетом содержания и функции образов-деталей - портретных подробностей, пейзажных зарисовок, предметного мира и пр.);
Обобщение подобранного материала о главных героях, составление их полной характеристики; нахождение значимых связей между образами в сюжете сказки;
Определение специфики волшебной сказки через особенности ее системы образов.
При работе с системой образов необходимо научить детей не просто называть основных сказочных персонажей, но и определять роль каждого из них в сюжете сказки, давать его характеристику со стороны его сказочной функции. Разобраться в пестром чудесном мире волшебной сказки ребенку поможет типология сказочных персонажей, созданная В.Я. Проппом. Как известно, ученый выделил семь типов действующих лиц по их функциям:
Вредитель или антагонист (Кощей);
Даритель(Баба-Яга;
Чудесный помощник (Конек-Горбунок);
Похищенный герой или предмет (Иванушка из сказки Гуси-Лебеди);
Отправитель (Царь-отец, побудивший сыновей к поиску жен из сказки Царевна-Лягушка);
Герой (Иван-Царевич);
Ложный герой (любимая дочка в различных сказках с участием подчерицы).
Со всеми этими персонажами младший школьник встречается в сказке, поэтому необходимо знать их особенности. В этом поможет «Картотека сказочных персонажей», разработанная на основе теории В.Я. Проппа с указанием таких сказочных героев, как Иван-дурак, Елена Прекрасная, Змей Горыныч, Баба-Яга и др.
Важно также научить детей находить в тексте, называть и представлять себе волшебные существа и волшебные предметы, которые в совокупности составляют основу чудесного мира сказки, определять при анализе соответствующих эпизодов текста смысл чудес, совершаемых этими персонажами, функцию добра или зла, которую они несут. Для этого целесообразно составить еще одну вспомогательную картотеку - «Картотеку волшебных предметов», где могут быть указаны волшебная палочка, ковер-самолет, скатерть-самобранка и т д.
Волшебные сказки вызывают особый интерес у детей. В равной степени привлекательны для них и развитие действия, сопряженное с борьбой светлых и темных сил, и чудесный вымысел, и идеализированные герои, и счастливый конец. Как никакие другие, русские волшебные сказки дают богатый материал для развития творческих способностей, познавательной активности, для самораскрытия личности.
К сожалению, очень часто этот творческий потенциал, заложенный в русских народных сказках, в школе не раскрывается, поскольку изучение сказок в большинстве случаев сводится лишь к выяснению характеров действующих лиц и определению сюжетной линии сказки; в результате разрушается целостность ее художественного мира и ее особое обаяние пропадает.
Важно показать детям, из чего состоит сказка, как она «складывается», дать представление о ее героях, о системе событий и роли в них персонажей сказки, о богатстве изобразительных средств и образности народной , что будет способствовать развитию фантазии, речи и творчества учащихся. За захватывающим фантастическим сюжетом, за разнообразием персонажей нужно помочь ребенку увидеть главное, что есть в народной сказке, - гибкость и тонкость смысла, яркость и чистоту красок, поэзию народного слова. Эта проблема находит свое решение только в комплексном подходе к изучению русской народной сказки в школе.
Система персонажей русской волшебной сказки
Вопрос о возможности системного подхода к изучению dramatis personae был поставлен в работах В. Я. Проппа "Морфология сказки" и "Исторические корни волшебной сказки"1. В "Морфологии сказки" впервые прозвучала и идея рассматривать персонаж как пучок функций. Однако диахроническая интерпретация единого сказочного сюжета, произведенная в "Исторических корнях волшебной сказки", привела к некоторой перестановке акцентов: главное внимание исследователя оказалось направленным на анализ того, как наследие мифа переосмысляется сказкой, как исконно мифологические персонажи трансформируются в персонажи сказочные.
В настоящей статье осуществляется попытка произвести описание системы персонажей в том виде, в каком они представлены в самой волшебной сказке, независимо от "корней", их породивших. Материалом для анализа послужили волшебные сказки сборника Афанасьева.
Системное описание персонажей волшебной сказки предусматривает выявление инвариантных форм, механизмов формообразования и механизмов формоизменения. Центральной задачей в этой связи становится выяснение вопроса, исчерпывается ли клишированность сказки "постоянством функций", является ли это постоянство единственным основанием, позволяющим привести в систему такие элементы волшебной сказки, как формы и атрибуты персонажей.
Настаивая на единообразии функций, на принципиальном единстве сюжетной формулы волшебной сказки, В. Я. Пропп склонен был считать, что "номенклатура и атрибуты действующих лиц представляют собой переменные величины сказки"2. Поэтому при анализе персонажей исследователь предлагал исходить из "постоянных", повторяющихся и независимых единиц повествования, каковыми являются функции действующих лиц.
Между тем, равно как одни и те же функции могут выполняться различными персонажами3, так один и тот же персонаж может играть самые разнообразные роли:
Змей похищает царевну (Аф. 129)4 - вредитель.
Змей дарит герою ковер-самолет (Аф. 208) - даритель.
Змей оживляет убитого героя (Аф. 208) - помощник.
Змей претендует на руку царевны (Аф. 124) - соперник.
Змей - заклятый царевич (Аф. 276), герой-жертва (или "конечная сказочная ценность" - жених).
Жена отнимает у мужа чудесного помощника (Аф. 199) - вредитель.
Жена дарит мужу чудесный клубочек и полотенце (Аф. 212) - даритель.
Жена помогает мужу бежать от Морского царя (Аф. 219) - помощник.
Жена возвращает себе потерянного мужа (Аф. 234) - героиня.
Жену получает герой в награду за подвиги - конечная сказочная ценность.
Классификация персонажей по ролям затруднена еще и тем, что функции заданы относительно героя, между тем и герой, и, например, вредитель могут действовать одинаково: Змей похищает царскую дочь, Иван-царевич с помощью Серого волка похищает царскую дочь; мачеха режет корову падчерицы, дети сами режут чудесного бычка; змеихи оборачиваются заманчивыми предметами, Василиса Премудрая оборачивает себя и жениха озером, ковшиком и т. п.
Независимость функций от персонажа-выполнителя имеет, как видим, и обратную сторону - относительную независимость персонажа от выполняемых им функций, отсутствие прямых корреляционных связей между поступком персонажа и его семантической характеристикой5.
Поэтому представляется целесообразным разграничить такие уровни, как уровень действующих лиц, или деятелей (герой, вредитель, даритель, помощник и т. д.), и собственно персонажей, т. е. действующих лиц в их семантическом определении. Основная цель, которая преследуется в настоящей статье, - описание dramatis personae волшебной сказки вне зависимости от той роли, которую они выполняют в сюжете.
Свобода в выборе исполнителей функций, о которой писал В. Я. Пропп, предполагает наличие некоторого множества, из которого этот выбор возможен.
Круг персонажей волшебной сказки не столь велик и в достаточной степени канонизирован6, чтобы его безоговорочно признать "переменной" величиной, для которой невозможны операции по выделению инвариантов. Однако единообразие это очевидно лишь в тех случаях, когда речь идет о стереотипных персонажах типа Ивана-дурака, падчерицы, Кощея и т. д. Более проблематичным выглядит это утверждение применительно к таким подвижным фигурам, как, например, чудесные животные или предметы. Между тем, еще В. Я. Пропп отметил, что "помощник может рассматриваться как персонифицированная способность героя"7, а волшебные предметы представляют собой лишь частный случай помощника8. Вражеская рать может быть разбита либо "сильномогущим богатырем", либо богатырским конем, либо чудесной дубинкой. И богатырь, и конь, и дубинка персонифицируют в данном случае одно и то же качество - силу. Попасть в тридесятое царство можно, превратившись в птицу, равно как и верхом на крылатом коне, для этой же цели могут быть использованы специальные приспособления: ремни, когти, лестница, но это может быть и дерево, чудесным образом вырастающее до неба. "Если сравнить, - замечает по этому поводу В. Я. Пропп, - три случая: 1) герой превращается в птицу и улетает, 2) герой садится на птицу и улетает, 3) герой видит птицу и следует за ней, - то здесь мы имеем расщепление, раздвоение героя"9 (разрядка моя. - Е. Н.). Аналогичным образом и Змей, Кощей или Яга могут либо обладать свойством сверхбыстрого перемещения по воздуху, либо для этого им нужны специальные помощники (Кощей, как и герой, "три дня пастухом был… за то баба-яга дала" ему чудесного коня, на котором тот способен догнать героя - Аф. 159) или приспособления (баба-яга "во весь дух на железной ступе скачет, пестом погоняет, помелом след заметает" - Аф. 159). Чтобы уйти от погони, герою нужно иметь щетку, которая превращается в непроходимый лес; чтобы догнать беглеца, вредитель должен прогрызть в этом лесу дорогу, а для этого ему нужно добыть острые зубы, которые нередко специально выковываются у кузнеца.
Эта особенность волшебной сказки позволяет предположить, что все персонажи могут быть рассмотрены как персонификации определенных свойств или состояний.
То, как персонаж действует, во многом зависит от того, что он собой представляет10. Обширный круг вариантов волшебных сказок, в которых фигурирует герой чудесного происхождения, строится, например, несколько отлично от основной сюжетной схемы, описанной В. Я. Проппом. Здесь подробное описание чудесного рождения героя можно рассматривать как перенесение в начало повествования такого важного композиционного звена, как "получение чудесного средства", которое обычно следует уже после "предварительной беды" и после испытания героя дарителем; ряд сказок с таким чудеснорожденным героем вообще может не содержать элемента "получение чудесного средства", оно наличествует в самой характеристике чудесного героя-богатыря.
С такой точки зрения и сам повествовательный план волшебной сказки может рассматриваться как разворачивание в сюжете тех семантических признаков, которыми обладает персонаж. Если отец - умерший и этот признак обыгрывается в сюжете, то следует эпизод, в котором он одаривает сына; если в фокусе повествования оказывается его старость или слепота, то следует отправка сыновей за живой водой и молодильными яблоками; если фиксируется его вдовство, сказка разворачивает сюжет об инцестуальном преследовании дочери или о втором браке отца и преследовании мачехой падчерицы.
Семантические характеристики, которыми наделяются персонажи, соответствуют, как видим, тем конфликтам, в которых персонажи принимают участие. Иными словами, персонаж - воплощение тех семантических признаков, которые создают конфликтные ситуации и обыгрываются в пределах эпизода или всего сюжета.
Полифункциональность действующих в сказках фигур объясняется отчасти тем, что каждый персонаж наделен несколькими признаками, каждый из которых соотносим как с системой действий, так и с системой состояний персонажа, с его статусом (семейным, сословным, личностным). Отец инцестуально преследует свою дочь (т. е. выполняет роль вредителя) в состоянии вдовства, он сам оказывается как бы в ситуации "недостачи", которую и пытается ликвидировать, намереваясь жениться на родной дочери. Тот же персонаж (отец) оставляет сыну или сыновьям чудесное наследство (действует в роли дарителя), находясь в статусе предка. Баба-яга функционирует как вредитель в сказках AT 327, представляя собой один из вариантов лесного демона, но помогает в сказках типа "Пойди туда, не знаю куда", оказываясь в родственных отношениях с героем-"зятем".
Поскольку функции заданы с точки зрения героя, т. е. в зависимости от роли, а семантические признаки могут быть соотнесены с любым объектом, представляется целесообразным с помощью этого, специфического для волшебной сказки, набора смысловых противопоставлений описать персонаж как комбинацию этих семантических признаков11.
Речь идет, таким образом, об описании персонажей волшебной сказки в виде пучков признаков, выделении среди этих признаков величин постоянных и величин переменных, а также правил их комбинирования. Задача эта разрешима на межсюжетном уровне.
В качестве персонажей сказки рассматриваются такие объекты, которые принимают участие в действии и могут исполнять в ней ту или иную роль. Вопрос о том, действует ли данный объект или нет, чрезвычайно важен, так как этот признак позволяет чисто формально отделить "персонаж" от "вещи". Даже в одном и том же тексте действовать могут последовательно человек, животное и, наконец, предмет. Так, в сказке "Волшебное кольцо" (Аф. 191) герой Мартын вдовий сын сначала действует сам: выкупает на оставленные отцом деньги собаку и кошку, спасает змею из огня, получает от нее "чудодейное кольцо", женится на царевне, которая, завладев кольцом, улетает в тридесятое царство; героя после пропажи царевны сажают в каменный столб, а эстафета действий передается его помощникам - собаке и коту: именно они проникают в тридесятое царство, добывают похищенное кольцо, вынуждают "царя над всеми раками" помочь, когда роняют кольцо в море, доставляют кольцо хозяину; далее действует уже "чудодейная" сила кольца - двенадцать молодцов, возвращающие герою его жену.
Как видим, в волшебной сказке действия совершаются и людьми, и животными, и предметами. Но те же самые люди, животные или предметы спорадически возникают в сказке в качестве фона, на котором разворачивается действие, хотя сами в нем не участвуют. Например, печь, предлагающая девочке вытащить пирожок, а затем укрывающая ее от преследователей, действует (в данном случае ее роль - типичная роль дарителя-помощника, который испытывает героя, а затем помогает ему в прохождении основного испытания), в отличие от печи, служащей местом укрытия Иванушки-дурачка в сказках типа "Сивко-бурко". В последнем случае печь уже не является персонажем, а оказывается признаком локальной принадлежности другого персонажа - Запечника.
Не только предметы, но и люди могут оказаться признаком какого-либо другого персонажа. Так, в некоторых вариантах сказок типа "Сивко-бурко" старшие братья, наблюдавшие за подвигом младшего, рассказывают об увиденном своим женам: "Ну, жены, какой молодец приезжал, так мы такого сроду не видали! Портрет не достал только через три бревна. Видали, откуда приехал, а не видали, куды уехал! Еще опять приедет…" Иван-дурак сидит на печи и говорит: "Братья, не я ли то был?" - "Куда к черту тебе быть! Сиди, дурак, на печи да протирай нос-от" (Аф. 179). В других вариантах жены не упоминаются, рассказ старших братьев адресован самому Иванушке-дурачку. Жены в этих сказках не совершают никаких действий, они - признак семейного статуса старших братьев, которые, будучи женаты, не участвуют в брачных испытаниях, в отличие от других сюжетных типов, где соперничество в сватовстве неженатых старших и младшего братьев становится основной пружиной повествования.
Аналогичным образом и животные могут фигурировать в сказке то в качестве своего рода "вещей", то выступать в определенной роли: Коровушка-буренушка - это ключевой персонаж сказок типа AT 511, "коровы - золотые рога и хвосты" - одна из разновидностей сказочных диковинок и, наконец, "стадо коров", пасти которых заставляет Ивана-царевича неверная жена ("Слепой и безногий" - Аф. 198), - это атрибут фона, подчеркивающий низкое положение героя.
Все эти соображения заставляют считать сам факт исполнения персонажем какой-либо роли в сюжете основным его признаком. Поэтому, ставя перед собой задачу описания системы персонажей исходя из их семантических характеристик, мы будем учитывать лишь те из них, которые имеют значение для развития сюжета, т. е. признаки, образующие коллизию.
Временно отвлекаясь от классификации персонажей по ролям, от деления их на героев, антагонистов, ложных героев, дарителей и проч., мы должны избрать какие-то характеристики, которые были бы наиболее постоянными, не зависящими от внутрисюжетных метаморфоз, претерпеваемых персонажем. Такой постоянной характеристикой могут служить наименования персонажей, которые на протяжении повествования остаются в основном неизменными.
Имя персонажа, как правило, небезразлично к тому, какие акции он совершает. Оно либо содержит те признаки, которые обыгрываются в сюжетном, либо номинация происходит вслед за описанием какого-либо эпизода, смысл которого фиксируется в имени и затем как бы в свернутом виде продолжает свое существование в сюжете. Так, например, описание чудесного рождения героя или героев обязательно фиксируется в его имени (Покатигорошек, Медведка, Сученко, Лутоня и др.). Аналогичным образом отдельные сегменты повествования служат развернутым объяснением особенностей наименования персонажа: поиски смерти Кощея Бессмертного или тактика борьбы со Змеем о девяти головах приобретают характер развернутых сюжетных ходов.
В повествовании происходит последовательное (в рамках общей сюжетной формулы волшебных сказок) "обыгрывание" отдельных признаков, фиксируемых наименованием персонажа, а происходившие с ним события как бы консервируются в имени.
Иногда сами эти события не фигурируют не только в данной сказке, но и в целом корпусе сказок. Русская волшебная сказка не содержит, например, развернутых описаний брака с небесными светилами или каких-либо обрядовых действий, связанных с очагом. Тем не менее они оказываются экстраполированы в текст в силу того, что были зафиксированы в именах таких персонажей, как Звезда, Солнцева сестра, Попялов, Запечник и др.
Нас, однако, интересуют не эти, сами по себе чрезвычайно интересные, моменты, а фундаментальные для персонажей волшебной сказки семантические признаки, материалом для выявления которых могут послужить имена, отражающие естественную, самой сказкой осуществляемую классификацию персонажей.
Обычно в наименовании фиксируется семейное положение персонажа (Иван девкин сын, Надзей попов внук, Мартын вдовий сын и т. д.), его сословный, имущественный и профессиональный статус (Царенко, Поваренко, Иван Голый и пр.), его духовные (Незнайка, Иван-дурак, Василиса Премудрая и т. д.) и телесные качества (Красота Ненаглядная, Елена Прекрасная, Крошечка-Хаврошечка, Ванюша Недоросточек, Одноглазка и т. д.), а также признаки локальной принадлежности (Затрубник, Леший, Горыныч, Лесыня) и отнесенность к определенной стихии или цвету (Морозко, Водяной, Студенец, Вихрь, Чернушка и проч.).
Часто, однако, само имя персонажа содержит в себе сразу несколько признаков: Царевна Белая Лебедь (Аф. 174), Буря-богатырь Иван коровий сын (Аф. 136), Василиса Золотая коса, непокрытая краса (Аф. 560), Змей Горыныч (Аф. 204, 209), Чудо-юдо, морская губа (Аф. 313) и т. д., или же родственные отношения фиксируются в нем одновременно с сословным статусом: Царенко, т. е. сын царя, локальная характеристика одновременно с сословным статусом: Водяной = Морской Царь, сословная характеристика может служить синонимом определенной локальной приуроченности: король, в отличие от царя, обозначает иноземного правителя. Что же касается трансформирующихся в процессе сюжетного развития действующих лиц, то они тем более могут быть описаны только как комбинации нескольких семантических признаков.
Стабильность наименований не позволяет включить в них все разнообразие атрибутов, которыми обладает персонаж и которые изменяются в процессе его сюжетного функционирования. Однако сами эти атрибуты реализуют те же области значений, которые выделены на основе анализа наименований dramatis personae13.
Действительно, главенствующую роль в наборе семантических признаков, которыми наделяются персонажи волшебной сказки, играют признаки пола (оппозиция мужской/женский), возраста (старый/молодой, взрослый/ребенок); признаки, относящиеся к индивидуальным качествам персонажа (естественный/чудесный, антропоморфный/неантропоморфный); признаки, характеризующие семейный статус персонажа (родители/дети, старший/младший, родной/неродной, состоящий в браке/вне(до)брачный партнер); признаки, определяющие его сословное и имущественное положение (царский/крестьянский, главный/подручный, хозяин/слуга, богатый/бедный), признаки локальной приуроченности (домашний/леной, относящийся к своему или иному царству, близкому или далекому миру). Все эти семантические признаки наличествуют как в именах собственных, так и в именах нарицательных, описывая внутренние и внешние характеристики персонажа с точки зрения его индивидуального, семейного, сословного и локального состояний.
Рассмотрим отношения признаков внутри каждой из выделенных групп.
Группа I. Индивидуальный статус.
Дистрибуция персонажей этой группы осуществляется с помощью следующих признаков: особенности внутреннего мира (оппозиция естественный/сверхъестественный) и внешнего облика (оппозиция антропоморфный/неантропоморфный). Эти оппозиции задают основное разделение персонажей на сверхъестественных существ, людей, животных, растения и предметы. Признаки антропоморфный/неантропоморфный (зооморфный, растительный, аморфный) соотносятся лишь с признаком сверхъестественный, чудесный. Собственно, этот признак и отличает животных, растения и предметы как персонажей сказки от животных, растений и предметов как атрибутов фона: чудесная кобылица, но кляча, которую убивает Иван-дурак; чудесные ворота, пропускающие падчерицу, когда та "подлила им под пяточки маслица" (Аф. 103), но ворота в выражениях типа "баба за воротами ждет" (Аф. 98). Очевидно, этим объясняется и тот факт, что при всем разнообразии животных, растений и предметов, которые могут фигурировать в сказке в качестве персонажей, явное предпочтение отдается здесь мифологизированным объектам. Из домашних животных это козел, баран, конь, бык, корова, собака, кошка, мышь, из зверей - медведь, волк, лев, из птиц - лебедь, утка, ворон, сокол, орел, голубь или горлица, Жар-птица, птица Моголь и др.; из насекомых - пчела, комар, из растений - дуб, береза, тростник, камыш.
Сверхъестественные существа представлены на материале русских волшебных сказок обширной группой антропоморфных персонажей (Яга, Морозко, богатырь, колдун, бес, нечистый, ведьма, волшебница, чаровница и т. д.). Надо, однако, отметить, что внешний облик сверхъестественных существ очень часто носит неопределенный характер. Исходя из их имен (Змей, Ворон Воронович, Вихрь и др.), можно сделать заключение об их неантропоморфности, тем не менее многоголовый Змей русских сказок чаще изображается в виде всадника, а не дракона, а Шмат-разум или Сура - слуги-невидимки - вообще как бы лишены плоти14.
Неопределенность внешнего облика восполняется четкой фиксированностью для подавляющего большинства персонажей волшебной сказки признаков пола (оппозиция мужской/женский) и возраста (оппозиции взрослый/ребенок и старый/молодой).
Немаркированность пола какого бы то ни было персонажа крайне редка, в частности, пол может не фиксироваться, когда речь идет о младенце: нянька носит ребенка в лес к матери-рыси, подмененной ведьмой (AT 409), дети-утята приходят на двор к отцу и мачехе-ведьме (AT 403 В) и в некоторых других сюжетных типах. Дети здесь скорее атрибут матери, знак материнства, а не самостоятельный персонаж. Они фигурируют в "испытании на идентификацию" аналогично метке или "заветному" предмету (перстню, платку), по которым узнают искомый персонаж, но в отличие от них несут информацию не о победе в основном испытании, а о "беде": о подмене, обмане, изведении, околдовании (исключение в данном случае составляет лишь мотив "поисков виноватого", где дети - доказательство того, что живая вода и молодильные яблоки добыты младшим из братьев). Показательно, что когда "информация о подмене" разворачивается в целый сюжетный ход (мачеха стремится убить утят, поющих о своей матери, среди утят оказывается младший - "заморышек", которому удается спасти себя и своих братьев), т. е. малолетние дети выступают как самостоятельный персонаж, фиксация пола последовательно производится.
Почти все сверхъестественные существа имеют мужской и женский варианты: колдун - колдунья, чародей - волшебница, ведьма - черт (бес, нечистый), Яга - Морозко, богатыр - богатырка. С меньшей определенностью они могут быть классифицированы по возрастным группам, хотя и здесь достаточно ощутима тенденция противопоставить старых колдуна, дедушку Ox, старика "сам с ноготь, борода с локоть", Медного лба, Водяного, Ягу молодым "богатырям" Вернигоре, Вернидубу, Дугыне, Усыне и т. д.; ведьма или колдунья также обычно "старые", в отличие от "молодых" волшебницы или чаровницы. Люди четко делятся на возрастные группы: старик - старуха, молодец - девица, мальчик - девочка.
Животные также достаточно последовательно наделяются признаками пола и возраста: мед - ведь - медведица - медвежонок, ворон - ворониха - вороненок; лев - львица - львенок, конь - кобылица - жеребенок, сокол, воробей, орел, но утка, голубица, горлица, лебедушка.
Соответствующим образом при превращениях человека в животное обычно соблюдается их соответствие по полу: змей, волк, козел, сокол, орел, ворон - заклятые царевичи; утица, лебедушка, медведица, рысь и др. - царевны.
Возрастная характеристика весьма существенна для характера функционирования персонажа. "Старые" обычно выступают в роли испытателей или советчиков, "молодые" - в роли героя или его соперников, причем для героя-ребенка круг действий ограничивается движением от "потери дома" до "возвращения домой", в то время как для взрослого "потеря семьи" компенсируется "созданием новой семьи", т. е. вступлением в брак15.
Отсутствие признаков пола и возраста у группы персонажей, представленных чудесными предметами, значительно сужает сферу их функционирования, ограничивая ролью чудесного средства и, реже, помощника.
Дальнейшая дистрибуция персонажей волшебной сказки может быть осуществлена с помощью системы признаков, описывающих модусы внутреннего и внешнего состояний индивида, а также связанных с оценочными категориями. Это оппозиции живой/мертвый, здоровый/больной, сонный/бодрствующий, целый/расчлененный, истинный/преображенный, видимый/невидимый, сильный/слабый, мудрый/глупый, добрый/злой, красивый/уродливый, чистый/грязный, большой/маленький.
Оппозиция живой/мертвый пронизывает многочисленные ситуации волшебной сказки, где герою грозит смерть (ведьма хочет изжарить детей, змеиха проглатывает героев, колдунья топит сестрицу Аленушку, превращает героя в камень) или происходит наказание вредителя (герой казнит ложную жену, убивает Змея, засовывает в печь Ягу, колдуна и пр.). Сюда же относится мотив "временной смерти и оживления".
Мертвое персонифицируется в антропоморфных существах обоего пола - мертвецах, вурдалаках, вампирах (мертвый богатырь; девушка, встающая из гроба), в виде птиц (ворон), частей тела (череп, кости, мертвая голова). Знаком умерщвления какого-либо персонажа часто должны служить сердце и печень - эти вместилища души, средоточия жизни. Операторами умерщвления и оживления служит обширная группа волшебных предметов: игла, шпилька, живая и мертвая вода, отрава, мертвый зуб или волос. Целую цепочку воплощений внешней души Кощея Бессмертного находим в мотиве поисков его смерти (дуб - сундук - заяц - утка - яйцо - игла).
Часто временная смерть эквивалентна сну (спящая царевна), а сон дан как временная смерть (например, богатырский сон героя после победы над противником или формулы типа "как долго я спал" после оживления). Состояние сна, как и состояние смерти, наступает в результате применения специальных операторов: сонного зелья, булавки, заговоренного яблока, его наводит Кот-Баюн, волшебные гусли. Кроваткой оборачиваются змеихи, намереваясь разорвать героев "по макову зернышку"; ведьма (или ее дочь Ирина мягкая перина) зазывает богатырей, укладывает их спать, а затем сбрасывает в погреб или убивает.
Болезнь и здоровье воплощаются в таких предметах, как плоды: молодильные яблоки, чудесные ягоды или груши, вызывающие здоровье или болезнь (от них вырастают рога, в этом случае герой прикидывается лекарем); болезнь царевны может быть результатом того, что ее мучают по ночам демонические существа (черти, Змей, Яга), болеет царевна Несмеяна, больной притворяется неверная сестра или мать героя, отправляя его на поиски лекарства (пыль с чудесной мельницы; волчье, медвежье и львиное молоко).
Мертвый, сонный, больной требуют определенной услуги со стороны других действующих лиц: герой ночует на могиле отца, хоронит мертвеца, спасает от смерти полуживую собаку, кота, сохраняет и зарывает в землю кости убитого, из которых затем вырастает дерево или куст (ветка или щепочка такого дерева может вновь превратиться в ожившего героя).
Эта мена облика при оживлении переводит оппозицию живой/мертвый в оппозицию целый/расчлененный. Расчленение тела идентично убийству (чудесную корову падчерицы мачеха велит зарезать; героиню уводят в лес, где ее должны зарезать и принести в доказательство ее смерти сердце и печень), а собранное из кусков тело вновь становится живым после окропления его целящей и живой водой. Убиение может состоять в разрывании тела на части: ведьму казнят, привязав к хвосту лошади и разметав ее тело "по чисту полю"; побежденного Змея разрубают, сжигают, а пепел развеивают по ветру. Окончательная, а не временная смерть наступает, лишь когда персонаж "разметан по макову зернышку" или сожжен. До тех пор каждая из сохранившихся частей может через цепь трансформаций вновь превратиться в целое и живое тело либо передать свое основное свойство новому, так сказать, владельцу. Например, убийство чудесного мальчика замышляется исключительно из-за того, что съевший его сердце научится разгадывать сны; чудесную курицу режут, так как известно, что "съевший ее голову станет царем, а сердце - богачом".
Расчлененное тело - источник многочисленных персонажей, поскольку каждая его часть может функционировать в сказке самостоятельно. Перышко Финиста ясного сокола, привезенное отцом младшей дочери, превращается в него самого; Кобылячья голова испытывает падчерицу; мертвая голова становится источником чудесной беременности; руки прислуживают; палец оживает и превращается в мальчика; крылышко златоперого леща, съеденное служанкой, равно как и все его тело, зажаренное и поданное бездетной царице, вызывают рождение чудесных богатырей. Метонимия становится здесь последовательным приемом, позволяющим продуцировать новые персонажи: горошина, ягодка, кожа, шкура, ветка, ребро, волос, шерстинка - все эти и многие другие части тела человека, животного или растения вызывают рождение, воскресение, исчезновение персонажа, служат для его вызова (Сивко-бурко является после того, как герой подпалит оставленные ему волосинки). Отрубленные пальцы, ремни, вырезанные из спины ложных героев, языки Змея и другие части тела служат знаками, с помощью которых герой доказывает, что именно он совершал подвиг (победил Змея, добыл диковинки).
Вокруг членовредительства группируется довольно много коллизий: мужичок с ноготок, борода с локоток или Яга калечат братьев; царевна приказывает отрубить ноги дядьке Катоме; служанка вырезает у царевны глаза; злая жена велит отрубить золовке руки и т. д. Сказка пестрит персонажами, несущими на себе знаки увечья (Косоручка, слепцы, беспалые). Персонажи, отмеченные каким-либо увечьем или, наоборот, наделенные "лишними" частями тела, часто обладают чудесными свойствами или являются сверхъестественными существами (Лихо одноглазое, многоголовый Змей, Трехглазка, конь о двенадцати крыльях и т. д.).
Оппозиция истинный/преображенный связана с многочисленными.формами изменения облика, к которому либо прибегает сам персонаж, либо эти изменения - результат околдования. Змей оборачивается золотой козой, прекрасным юношей; царевна превращает себя и мужа в колодец и ковшик, в церковь и попа; змеихи превращаются в сад, колодец, кроватку, мальчик учится у колдуна принимать облик различных животных, конь или Серый волк превращаются в клетку с жар-птицей, в коня, красавицу, герой принимает облик комара, мухи и пр. Баба-яга подражает голосу матери, специально выковывая его у кузнеца и делая его похожим на "тонкий" голос человека; мальчик с пальчик меняет колпачки своих братьев на шапочки дочерей ведьмы. Форм маскировки очень много. Для распознавания нужного объекта служат специальные предметы-сигнализаторы (блесточка, муха и прочие метки).
Оппозиция видимый/невидимый воплощается в таких персонажах, как невидимые слуги: Никто, Саура, Гурей, Мурза, Шмат-разум, в шапке-невидимке.
Оценочные признаки, как и модусы состояний, относятся к внутреннему миру персонажа или к его внешности. Здесь тоже существуют преимущественные корреляции: добрыми или злыми, мудрыми или глупыми в русской волшебной сказке чаще бывают антропоморфные существа16, красивым или уродливым, большим или маленьким, чистым или грязным могут быть и человек, и животное и предмет.
Оппозиция добрый/злой весьма существенна для волшебной сказки, так как именно эти признаки служат основой для деления персонажей на героев, тех, кто находится на его стороне (даритель, помощник) и его антагонистов: злая старуха, но добрая волшебница; отрицательный член оппозиции персонифицирован в таких антропоморфных персонажах, как Лихо, злыдни. Но в основном эта оппозиция маркирует правила поведения действующих лиц, т. е. носит скорее морально-этический характер, что связано с ведущей ролью, которую она играет в предварительном испытании (добрый герой щадит пленника, кормит голодного, помогает слабому, злой ложный герой этого не делает и не получает чудесного средства).
Оппозиция мудрый/глупый связана с такими персонажами, как мудрец, старичок-ведун, учитель, знатка, Премудрая, мудрый ребенок, обладающий даром разгадывать сны (что переводит его в разряд чудесных персонажей, так как "нормой", специально фиксируемой сказочными формулами, является мудрость стариков: "Старые люди хитры и догадливы" - Аф. 222), но глупый черт или великан. Иван-дурак противопоставлен "умным" братьям или зятьям, причем здесь "глупость" героя - одна из форм его "низкой видимости". Мудрость часто интерпретируется сказкой как хитрость, "мудрить" - означает "вредить": "Ну, - думает королевна, - когда он ноги свои воротил, то с ним мудрить больше нечего" (Аф. 199). Хитрым иногда оказывается и герой, причем именно в тех ситуациях, когда он сам наносит вред своему противнику: умный Терешечка притворяется неумелым, незнающим, глупым и, хитростью заставив Ягу показать ему, как надо садиться на лопату, уничтожает антагониста. Мудрость может выступать и как "ведовство", "знание" (ср. мотив обучения у лесного мудреца чудесному умению или состязание в мудрости между колдуном и героем, между "премудрой" невестой, загадывающей загадки, и претендентами на ее руку).
Признаки сильный/слабый параллельны в некотором отношении мудрости/глупости, определяя свойства не духовной, а физической силы. Эти признаки воплощаются в таких персонажах, как богатырь, богатырка, силач, но Заморышек; богатырский конь, но паршивый жеребенок; рать-сила несметная, войско; в чудесных предметах: сильная и слабая вода, чудесная дубинка, меч, клюка и помело, чудесная рубашка, в которой герой непобедим. Реализацией этой оппозиции служит мотив испытания силы: поднять камень или головы Змея, забросить палицу, победить противника в бою, укротить коня, выдержать рукопожатие невесты ("…первые три ночи станет она вашу силу пытать, наложит свою руку и станет крепко-крепко давить; вам ни за что не стерпеть!" - Аф. 199).
Оценочные признаки красивый/уродливый, чистый/грязный, большой/маленький часто фиксируются" в имени персонажа: Анастасия Прекрасная, Василиса Краса, Красота Ненаглядная, Дунька Приукрасная, Чудище, Пан Плешевич, Неумойка, Конек-горбунок, Мальчик с пальчик, Мужичок с ноготок, Ванюша Недоросточек, Крошечка-Хаврошечка, Великан и др. При этом уродливый, грязный оказывается временной низкой видимостью героя, "не подающего надежд", которая меняется на положительную в результате чудесной помощи ("Ванюша в одно ухо влез, в другое вылез и стал таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером описать"), либо это результат сознательного переряживаиия в уродливую одежду (свиной чехол, бычий пузырь, рубище) или положенного запрета ("три года не мыться"). Маленький - также низкая видимость героя, наделенного чудесными свойствами (мудростью, удалью: "мал, да удал").
Группа II. Семейный статус.
Признаки семейного статуса надстраиваются над признаками пола и возраста. Это четко фиксируется в традиционных формулах типа: "Кто бы ни был таков… выходи сюда; коли старый человек - будешь мне родной батюшка; коли средних лет - будешь братец любимый, коли ровня мне - будешь милый друг" (Аф. 222) или "Коли стар человек - будь мне батюшкой, а старушка - будь мне матушкой; коли млад человек - будь сердечный друг, а красная девица - будь родная сестра" (Аф. 213). Действительно, "кто бы ни был таков" персонаж, он либо является родственником или свойственником, либо выдает себя за них, либо оказывается им. Поэтому почти все сверхъестественные существа, люди или животные могут наделяться признаками семейного статуса.
Собственно говоря, отец, мать, брат, сестра, сын, дочь, жених, невеста, муж, жена, тесть - это и есть основные персонажи волшебной сказки. Почти любая сказка начинается с описания семьи ("Жили-были старик со старухой, был у них сыночек Ивашечка…", "В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужик, и было у него три сына…" и т. д.), в которой, как правило, есть родители и дети. Родители иногда предстают как бездетные, тогда следует описание чудесного рождения ребенка. Равно и дети могут оказаться сиротами (сообщается, что их родители умерли); есть варианты завязок, в которых фиксируется смерть либо отца, либо матери.
Если с точки зрения сюжетной все эти ситуации рассматривались как варианты "предварительной беды", "отлучки", "недостачи", то с точки зрения задач описания персонажей важно выяснить, какими признаками отличаются родственники (отец, мать, дочь, сын, падчерица, сирота, мачеха) или свойственники (тесть, свекр, муж, жена, невеста, жених, зять, невестка) друг от друга, чтобы понять, почему тот или иной персонаж способен к функционированию в той или другой роли.
Номенклатура терминов родства, встречающихся в волшебной сказке, достаточно стабильна. Четко противопоставлены два поколения: поколение родителей и поколение детей17.
Родители и дети могут быть родными (отец, мать, сын, дочь) и неродными (мачеха, падчерица, пасынок)18.
Отношения между родственниками одного и того же поколения определяются следующими противопоставлениями: для поколения родителей это различие старых отца и матери, которые часто фигурируют как единый персонаж ("родители", "старики"), и молодых, которые предстают в сказке обычно как муж и жена; для поколения детей - это противопоставление старших братьев и сестер младшим, родных братьев и сестер неродным (сводным).
Особую группу составляют бездетные родители и дети-сироты (подкидыш). Кроме того, существуют специальные термины для фиксации внесемейных родственных отношений (побратимы, названые брат или сестра, крестник).
Дистрибуция свойственников также осуществляется за счет этих же оппозиций: старшее поколение - это тесть, свекр, теща, свекровь, младшее поколение - зять, невестка, сноха. Внутри одного поколения различаются близкие (муж, жена) и далекие (шурин, золовка) свойственники. Специально фиксируются внесемейные свойственные отношения (вне- или добрачные партнеры: сожитель, любовник, невеста, жених). Отсутствие одного из супругов маркировано в таких терминах, как вдова и вдовец.
Именно отношения родственников или свойственников определяют основные коллизии волшебной сказки. Это в первую очередь конфликты внутри семьи между родителями и детьми (инцестуальный отец изгоняет дочь; мать-изменница пытается извести сына; мачеха преследует падчерицу), между сиблингами (старшие братья или сестры соперничают с младшим братом или младшей сестрой, родные - со сводными; брат инцестуально преследует сестру или отрубает ей руки по наговору своей жены; сестра убивает брата или пытается уничтожить его, сговорившись с любовником) и между супругами (злая жена пытается извести мужа; муж по наговору завистников изгоняет жену; жена или муж покидает супруга после нарушения табу).
Конфликты эти, как мы видим, часто основаны на противопоставлении родственных и свойственных отношений: мачеха, любовник матери или сестры, жена брата вносят разлад во внутрисемейные отношения, являясь источником антагонизма между родственниками; такова же природа инцестуальных притязаний; отношения между однополыми сиблингами носят обычно характер сексуального соперничества. Вне этого противопоставления отношения внутри семьи носят характер взаимопомощи и поддержки: родители любят детей; отец выдает замуж дочь, женит сыновей, оставляет наследство; умерший отец награждает младшего сына чудесным конем, а умершая мать помогает осиротевшей дочери; сын отправляется за лекарством для больного отца или спасает похищенную мать от насильственного супружества со Змеем; брат идет выручать исчезнувшую сестру и старших братьев; сестра спасает братца от ведьмы и т. д. и т. д.
Родственники и свойственники составляют основное ядро персонажей волшебной сказки, хотя более выразительными, более специфическими для данного жанра на первый взгляд кажутся такие фигуры, как Баба-яга, Змей Горыныч, Кощей Бессмертный, крылатый конь или девушка-лебедь. Между тем Змей-Горыныч похищает девушку себе в жены; Морской царь, к которому попадает герой, - это отец его невесты ("…а во дворце живет отец красной девицы, царь той подземельной стороны" - Аф. 191); атаман, Змей, приказчик, заморский королевич - все они "неправильные" мужья матери (сестры или жены) главного героя (сказки типа "Звериное молоко"); служанка, дочь ведьмы, водовоз, генерал и т. п. выдают себя соответственно за невесту или жениха; заколдованная царевна, Свиной чехол, девушка-утица, Чудище, Финист ясный сокол, сопливый козел и проч. оказываются в конце сказки искомыми "сужеными".
Признаки родственного или свойственного статуса оказываются важными не только для отношений между людьми, до и для отношений между сверхъестественными существами, между животными, а также тех и других с человеком.
В сказках о приключениях героя или героини у лесного демона часто фигурируют термины родства или свойства. Отправка падчерицы к Морозко обставляется как поездка к жениху ("Старик, увези Марфутку к жениху; да мотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, - знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и отдай Марфутку за Морозка" - Аф. 95). Баба-яга подражает голосу матери, заманивая Терешечку на берег, или оказывается матерью мудрой жены героя (сказки типа "Пойди туда, не знаю куда").
Тенденция эта настолько сильна, что распространяется не только на отношения сверхъестественных существ и животных с человеком (Кощей Бессмертный, Змей - "временные", "неправильные" мужья героини. Морской царь - тесть героя, лебединая дева - невеста, царевна-лягушка - жена, Баба-яга - тетка, колдун - "мнимый отец" или будущий тесть, Ворон, Сокол - шурья, ведьма - теща, Студенец, Объедало, Опивало или Дубыня, Усыня, Вернигора и проч. - названые братья и т. д.), но и на отношения внутри мира неантропоморфных существ.
Так, благодарные животные в сказках типа "Звериное молоко" предоставляют в распоряжение героя не самих себя, а своих детенышей: "Тотчас же она молока надоила и в благодарность медвежонка подарила" (Аф. 205). Волшебная кобылица, укрощенная Иванушкой-дурачком, откупается от него, подарив своего жеребенка: "Ну, добрый молодец, когда сумел ты усидеть на мне, то возьми-владей моими жеребятами" (Аф. 105). Для оживления героя помощник посылает за живой и мертвой водой Ворона, однако отправка его, как правило, связана с давлением на его "родительские чувства" - в беспомощное (пленное, мертвое) состояние приводится Вороненок. Погоню за героями в сказках "Калинов мост" осуществляют жены (сестры, золовки) убитых Змеев. Леший, Медный лоб в сказках "Чудесный пленник" часто награждает героя не сам, а предлагает сделать это своим дочерям: "У лешего-мужика три дочери; спрашивает он старшую: „А что ты присудишь королевскому сыну за то, что меня из железного столба выпустил?" Дочь говорит: „Дам ему скатерть-самобранку"" (Аф. 123). Орел, выкормленный героем, сжигает дома своих сестер за то, что они плохо приняли его спасителя. У Бабы-яги в сказках типа "Терешечка" есть дочь, которой она приказывает изжарить героя.
Иначе строятся отношения между сверхъестественными существами или животными и человеком. Брачные отношения между ними оказываются "правильными", когда соискателем является человек. Такой брак предстает как желанный, нормальный, хотя часто герой подвергается трудным испытаниям со стороны демонической невесты и ее родственников (в первую очередь отца), стремящихся уничтожить претендента. Когда же демоническое существо насильственно похищает женщину, вступает с ней в брак по взаимному согласию или с помощью обмана (ведьма выдает свою дочь замуж за царевича), такая ситуация рассматривается сказкой как конфликтная. Родственные же отношения между этими группами персонажей оцениваются, как правило, положительно, даже если это родство возникает на основе брачных отношений (Яга-теща помогает мужу ее дочери; животные зятья спасают героя).
Группа III. Сословный статус.
К этой группе характеристик персонажей отнесены признаки сословной принадлежности: Царь (царица, царевич, царевна), Царенко, король (королевич, королевна), дворянин (Данила-дворянин), барин, купец, поп, мужик; профессия или ремесло: солдат, стрелец, гонец (Марко-бегун), садовник, охотник, ловчий, пастух, водовоз, генерал, приказчик, повар (Поваренка), кузнец, Кожемяка, а также слуга (служанка), хозяин, работник; имущественное положение: бедняк (Ванька Голый), богач (Марко богатый), вор (Климка-вор), должник и т. д.
Сословный статус персонажа не играет столь существенной роли, какая принадлежит семейному или индивидуальному статусам. Признаки этой сферы значений служат лишь для дополнительной дистрибуции некоторых персонажей, рассмотренных выше.
Наиболее важным подразделением здесь следует, вероятно, считать противопоставление крестьянский/царский, поскольку ряд сказок реализует противоположность между низким сословным статусом персонажа в начале сказки и высоким положением, которого он достигает в конце (из мужицкого сына в царские зятья). Однако эта оппозиция образует коллизию гораздо реже, чем может показаться на первый взгляд. Если, например, злая жена преследует своего мужа из-за его мужицкого происхождения (тип "Волшебное кольцо"), то, не говоря уже о том, что сама по себе коллизия носит семейный характер (жена преследует мужа) и лишь дополнительно мотивирована низким происхождением супруга, эта ситуация может быть интерпретирована и как перекодировка в социальном плане ситуации антагонизма жены чудесного происхождения (богатырка, Премудрая) и ее "простого" мужа (тип 519 AT).
То же самое, вероятно, можно сказать и о сказках, где героем является солдат19, стрелец, конюх, пастух, которые параллельны сюжетам о герое-богатыре, освобождающем девушку, или о младшем брате, подвиги которого пытаются присвоить себе его старшие братья. Для героини подмена царевны служанкой (AT 533 А) находит соответствие в подмене истинной жены дочерью ведьмы.
В большинстве же текстов крестьянское и царское являются самостоятельными, скорее своего рода локальными, сферами, внутри каждой из которых развивается сюжет. Это, по-видимому, и дало основание традиционному разделению волшебных сказок на "царские" и крестьянские".
Отношения внутри крестьянской среды почти полностью совпадают с отношениями внутри семьи. Царская сфера, помимо того что она подчинена общей "семейной ориентации" жанра волшебной сказки в целом, имеет и свои дополнительные подразделения. Здесь довольно легко выделяется группа главных и неглавных (подчиненных). К первым можно отнести царскую семью, ко вторым - царских приближенных (бояре, дума, министр, губернатор, генерал). Кроме подручных царя к сфере царского дома относятся также слуги (холоп, лакей, слуга, мамка, дядька, горничная и проч.). Отношения подручных царя и царских слуг носят характер подчинения (ср. "…невеста с своими няньками и мамками и король с своими министрами" - Аф. 191).
Собственно говоря, лишь принадлежность к царской семье служит признаком высокого статуса персонажа, все остальные сословные подразделения иерархически разделяют персонажей на главных и подчиненных, хозяев и слуг: царю подчинены министр, губернатор или генерал; у них, в свою очередь, находятся в подчинении стрелец, солдат, конюх и проч., под маской которых часто и скрывается герой сказки.
Разделение на хозяев и слуг прослеживается и в группе персонажей, не связанных с царским двором. Леший, Баба-яга часто изображаются как "хозяева" зверей: "Вышла старуха на крыльцо, крикнула громким голосом, и вдруг - откуда только взялись! - набежали всякие звери, налетели всякие птицы…" (Аф. 112). Яге служат кот, береза, воротца, которые за доброе отношение к ним переходят на сторону падчерицы (Аф. 103). Именно как "слуга" обрисовывается иногда и чудесный помощник. Отец передает Ивану-дураку чудесного коня со словами: "а ты, конь, служи ему, как мне служил" (Аф. 179); Шмат-разум именуется "невидимым слугою"; дядька Катома - чудесный слуга, завещанный Ивану-царевичу его родителями, и т. д. Особенно четко прослеживается роль царя как "хозяина", когда речь идет о "главном" в царстве животных (змеиный Царь, птичий Царь, Царь над всеми раками и пр.).
Оппозиция богатый/бедный служит вариантом высокого или низкого статуса. Часто счастливый конец сказок о падчерице у Морозко заключается в том, что она получает "богатое приданое" или выходит замуж за "богатого". Чудесное свойство некоторых волшебных помощников или предметов заключается в том, что они приносят богатство: кошелек-самотряс, скатерть-самобранка, рассыпающийся золотом конь, несущая самоцветные камни курица и т. д.
Дистрибуция персонажей по их профессиональной принадлежности или ремеслу связана обычно с местом их деятельности. Горничные, мамки, дядьки, стража, кухарка, повар, скотник и др. локализуются вокруг царских хором; пастух, садовник, свинопас, водовоз, батрак - в саду и в поле; портной, сапожник, золотарь, плотник, корабельщик, каменщик, мясник, трактирщик и др. - в городе; ловчий, охотник связаны с лесом.
Особняком стоит в волшебной сказке профессия кузнеца. Этот персонаж наиболее тесно связан с чудесным: выковывает чудесное оружие для богатырей, кует "тонкий голос" или зубы для Яги, изготавливает медные, железные и оловянные прутья, с помощью которых только и можно усмирить демоническое существо (кота-баюна, волшебницу, свирепого коня и др.), в то время как представители других профессий в основном заняты в волшебной сказке своим обычным ремеслом.
Правда, само ремесло может носить в сказке характер "чудесного умения", и ряд персонажей репрезентирует именно эту способность. Сюда относятся плотники, за одну ночь строящие корабль-самолет, чудесный дворец или мост; садовники, насаждающие чудесный сад; сапожники и портные, изготавливающие диковинные наряды. Все эти "работники" приближаются по своей роли в сюжете к "чудесному предмету", т. е. являются своего рода антропоморфизированными орудиями (ср. чудесный топор "тяп да ляп - вышел корабль" - Аф. 212 и совершенно аналогичных ему по функции "плотников-работников", являющихся по зову хозяйки - Аф. 224). Показательны в этом отношении случаи, когда само существование персонажа целиком зависит от его ремесла: старые швеи будут жить до тех пор, пока не изломают сундук иголок и не изошьют сундук ниток.
Другую группу персонажей, воплощающих чудесное умение, составляют такие "искусники", как скороход, стрелец, звездочет.
"Умельцами" в ряде сказок выступают и основные герои: мудрая жена вышивает чудесный ковер; падчерица ткет полотно "такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно" (Аф.104); царевна-лягушка печет лучшие, чем другие снохи, хлебы. "Мастером" играть в карты, плясать или играть на гуслях оказывается солдат.
Умение танцевать, играть на музыкальных инструментах, скоморошничать относится к разряду таких, которые часто квалифицируются сказкой как "хитрая наука". Музыканты, гусляры, скоморохи приближаются к чудесным, сверхъестественным персонажам, способным околдовывать, завораживать, наводить сон или, наоборот, заставлять плясать до безумия и полусмерти. Такой же способностью обладают музыкальные инструменты (гусли-самогуды, нагоняющие неодолимый сон, скрипочка, балалайка, барабан, дудка и т. д.), составляющие значительную часть арсенала чудесных предметов волшебной сказки. Интересна в этом отношении связь скоморохов, гусляров и проч. с мотивом "невидимого присутствия": герой сказки во втором ходе часто скрывается под их маской на пиру; во время пляски царевны-лягушки или пения Сопливого козла обнаруживается истинный облик этих замаскированных персонажей20.
Умельцам, рукодельникам, работящим противопоставлены "ленивые", "нерадивые": родные дочери мачехи "только и знали, что у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала, их обшивала, для них пряла и ткала" (Аф. 100).
Среди представителей разного рода профессий, так же как и среди представителей сословной иерархии, выделяются главные и подручные: мастер, староста, хозяин, но работник, помощник, подмастерье. Под маской последних тоже иногда скрывается герой сказки: "На ту пору приходит Иван-царевич в свое государство, нанимается у одного старичка в работники и посылает его к царю" (Аф. 130), или: "Вот ходит Иван-царевич по базару; идет навстречу башмачник… „Возьми меня к себе в подмастерья…"" (Аф. 129).
Работникам в сказке противопоставлены бродяги: голъ кабацкая, люди убогие, калики перехожие, нищие, пьяницы, разбойники (главный среди последних - атаман). Бродяги в волшебной сказке часто наделены сверхъестественными способностями (чаще всего - чудесным знанием); нищий подсказывает герою, где найти волшебного коня, калики перехожие сообщают средство от бесплодия, среди голи кабацкой отыскивается чудесный богатырь и т. д. Возможно, это связано с отсутствием у этих персонажей строгой пространственной приуроченности (ср. чудесную печь, кроватку или кузницу в поле, сверхъестественность которых тоже связана с тем, что они находятся "не на своем месте").
Группа IV. Локализация.
Концентрация большинства коллизий волшебной сказки вокруг пути приводит к тому, что сюжетной схеме соответствует достаточно стабильная последовательность: дом а дорога а лес а иное царство21.
Рассмотренные в парадигматическом аспекте, эти locus"ы распадаются на две группы: свое место (жилище: изба, дворец; свое царство) и чужое место (дорога, иное царство, чужое жилище). Обязательность своего места, по крайней мере как исходного пункта, создает возможность выделить группы персонажей по их локальной приуроченности.
В доме помещаются родственники. Это либо изба, где живет крестьянская семья, либо дворец, населенный помимо царской семьи приближенными царя и слугами22.
Поле или дорога - место пребывания таких персонажей, как нищие, калики перехожие, в поле находится чудесная печь, кроватка, яблоня, здесь же обитает Сивко-бурко, могут встретиться попутчики, пастухи и т. д.
Лес - место локализации достаточно обширной группы лесных демонов (Баба-яга, Леший, Морозко, Медведь), их "слуг" (мышки, кот, собака и др.), помощных зверей (Серый волк, чудесная "охота", медведица, львица, волчица и др.).
Иное царство выступает в волшебных сказках в трех основных вариантах: царский дворец, "животное" царство и далекое "тридесятое" царство (верхнее и нижнее: подземное, подводное, на горе и пр.). Это место потенциальных брачных партнеров.
Более близкий царский дворец, на подворье которого находится терем с заключенной в нем царевной, в качестве "дома" предполагает наличие в нем отца царевны (= царь, испытывающий женихов), а в качестве "дворца" - бояр, слуг, музыкантов на пиру и т. д.
Более далекое "животное" царство - место локализации чудесных брачных партнеров. Оно может выступать в варианте леса, где охотник целится в птицу, становящуюся затем его чудесной женой (сказки типа "Пойди туда, не знаю куда"), в варианте дворца, в котором помещен заколдованный брачный партнер (почерневшая царевна, превращенный в чудовище царевич, царь-девица - хранительница живой воды и молодильных яблок, богатырка и т. д.), в варианте подводного или подземного царства, где герой встречает девушку-утицу или лебедушку или куда он попадает в поисках исчезнувшей жены (мужа). Здесь герою предстоит пройти испытание у отца своей "тотемной" суженой - Морского царя, царя Некрещеного лба и проч. Кроме того, из этого "животного" царства прилетают "чудесные зятья" героя, берущие в жены его сестер и становящиеся его "назваными братьями" (Орел, Сокол, Ворон), а также чудесный жених - Финист ясный сокол.
Еще более далекое "тридесятое" царство - место локализации основных "супротивников" - Змея Горыныча, Кощея, Вихря, насильно похищающих из "нашего" мира женщин себе в наложницы, и их рационализированных вариантов (черти, заморские королевичи, иноверцы).
Таким образом, персонажи, рассмотренные в предыдущих разделах, приурочены к определенным, "своим" местам. Причем сами эти "места" служат не только как атрибуты (лесные звери противопоставлены домашним животным, морские гады и рыбы небесным птицам; ср. выше, о дистрибуции слуг и ремесленников по месту их деятельности), но и воплощаются в серии специальных персонажей. Попадание в чужой locus связано с необходимостью преодолеть границу между частями сказочного пространства, одной из основных особенностей которого является дискретность его отдельных "мест".
В первую очередь это относится именно к пограничным областям сказочного пространства, персонифицированным в обширной группе сторожей и охранителей.
3акрытость жилища может быть представлена в виде естественной ограды (изгороди, стены), но даже они часто функционируют в сказке именно как персонаж: ворота и двери могут сами пропустить или не пропустить "чужака" внутрь жилища; стены часто снабжены гудящими струнами, предупреждающими хозяев о проникновении во дворец пришельца, избушка на курьих ножках поворачивается только после произнесения заговорной формулы. "Дом" может охраняться и специальными сторожами: у входа в палаты двенадцатиглавого змея стоят "вместо ворот огромные столбы, а к ним прикованы… два страшных льва" (Аф. 131); царский дворец стерегут караульщики, стражники, охрана и т. д.
Как закрытое в волшебной сказке выступает не только само жилище, дом, но и все "царство", причем это относится как к царству героя, так и к "иному царству"23. Граница "царств" тоже персонифицируется как в виде антропоморфных существ и сторожевых животных, так и в виде предметов и "мест". Например, "на рубеже" царства красной девицы, у которой "с ног целющая вода льется", "дикий человек стоит - ростом с лесом ровен, толщиной словно копна большая, в руках держит коренастый дуб" (Аф. 173); Яга или ведьма стерегут царство царь-девицы; Змей охраняет вход в "иное царство"; этот вход может быть завален камнем, поднять который под силу лишь богатырю (Аф. 128); в той же роли ограды, препятствия выступает гора, река или лес (ср. превращение полотенца - в реку, гребешка - в дремучий лес, преграждающих путь преследователю).
3акрытым "дому" и "царству" в сказке противопоставлены открытые места. Это в первую очередь чистое поле и дорога. Особенность этих locus"ов состоит в том, что эта пограничная полоса никому не принадлежит. "Свое" и "чужое" царства в качестве центра имеют дом ("в некотором царстве" находится изба или дворец, в лесу стоит хатка, землянка и т. д., в подводном царстве - замок или хоромы), обитатели которого являются "хозяевами" данного locus"а. Дорога и чистое поле не имеют хозяев24, а персонаж, находящийся в этих locus"ах, лишен "своего" места, делокализован и либо обладает неограниченной свободой перемещений, либо ищет укрытия. В качестве такого укрытия никогда не фигурирует дом, в лучшем случае это шатер, который обычно как раз и не может служить надежным убежищем: мужичок с ноготок или Яга свободно проникают в него и калечат братьев; герой без труда похищает из шатра девицу. Укрыться в поле можно лишь в местах, принципиально отличных от обычного жилища: в кузнице, в печке, под яблоней, закрывающей беглеца ветвями; нахождение их "не на своем месте", дислокализованность квалифицируется сказкой как сверхъестественное свойство25 и превращает из предметов обихода в персонажей.
То же можно сказать и о делокализованных персонажах, для которых дорога - обычное место обитания. Это бродяги, попутчики, проводники, провожатые, которые, не являясь "хозяевами" или "сторожами" определенного locus"а, обладают способностью преодолевать границы сказочного пространства. Принадлежа пространству "дороги", они являются своего рода персонификациями пути.
В качестве объектов, персонифицирующих путь, могут фигурировать не только антропоморфные существа, но также и животные или предметы: перевозчик у реки, Усыня, великан, помогающие перебраться через реку или море; гуси-лебеди, орел, птица Моголь, крылатый конь, Серый волк, доставляющие героя в тридесятое царство или выносящие его на "белый свет"; шарик или клубочек, указывающие путь в иное царство; волшебный корабль или лодка, сапоги-скороходы, чудесные башмаки, ковер-самолет, колесница, вырастающее до самого неба растение, различного рода орудия и приспособления: ремни, цепи, когти, которые "на руки и на ноги сами наделись" (Аф. 128), и т. д.
Помещенность в закрытый или открытый locus, нахождение в своем или чужом пространстве определяют пространственный статус персонажа. Заключенная в высоком тереме или недоступном замке царевна, спрятанные в землянке дети совершенно изолированы от "чужих". Находясь в защищенном месте, эти персонажи, однако, лишены возможности самостоятельных перемещений, в отличие от персонажей открытого пространства, не имеющих своего места, делокализованных: бездомных, изгнанных, бродяг.
Особый интерес представляет такой локальный статус персонажа, при котором, попав в чужое место, он оказывается не в состоянии его покинуть, т. е. пленным. В плену может оказаться как герой сказки, посаженный, например, в тюрьму (Аф. 120), так и пришелец из иного мира: лешего-мужика заключают в железный столб (Аф. 126); в чудесном чулане находится прикованный цепями Змей, Кощей или крылатая волшебница; летающий богатырский конь - персонаж, для которого "своим местом" является открытое пространство, - помещен в глубокий подвал или подземелье.
Иногда делокализация сопряжена в сказке с пленением: царицу и дитя "по локоть в золоте, во лбу светел месяц" изгоняют, предварительно заключив их в бочку и пустив по морю.
Возможностью менять место обладают в сказке не только люди, животные или предметы, но и сами locus"ы: молодцы из кольца переносят дворец из своего царства в чужое и обратно (Аф. 191); "чужое" тридесятое царство, свернутое в виде золотого, серебряного или медного яйца, перемещается в "свой" для героя мир.
Распределение персонажей по группам, произведенное выше, основывается на противопоставлении основных четырех семантических сфер: индивидуальной (I), семейной (II), сословной (III), пространственной (IV).
Однако эти области значений составляют в сказке определенную иерархию, они как бы вложены друг в друга. Членения пространства задают основные координаты: "внешнее" пространство (государство, царство, лес, дорога) и "внутреннее" (дворец, изба). "Жилище" в свою очередь служит вместилищем (т. е. чем-то "внешним") для семьи; она, в свою очередь, "вмещает" индивида с его "внешними" (тело) и "внутренними" характеристиками. Таковы отношения вместилища и содержимого, причем исходная точка, персонифицированная, например, в горошине или яйце, - это такое вместилище, содержимое которого может развернуться вновь: горошина превращается в человека, яйцо - в царство.
Являясь персонификацией определенной семантической сферы, персонаж волшебной сказки наделяется, как это уже отмечалось, признаками, реализующими не какую-либо одну, а сразу несколько или даже все четыре области значений. Персонажи, включенные в группу I, конкретизируются как родственники или свойственники (II), могут получить дополнительную сословную характеристику (III) и локализоваться в определенном месте сказочного пространства (IV). Например, Покатигорошек, обладающий в плане индивидуального статуса признаками "сильномогучего" богатыря, в качестве чудеснорожденного сына оказывается помещенным в семантическую сферу семьи, которая, в свою очередь, трактуется как крестьянская или царская, т. е. интерпретируется в определенном сословном ключе и включена в пространство своего мира, противопоставленного "чужому" миру Змея, похитившего сестру и убившего братьев Покатигорошка. Аналогичным образом и Змей - сверхъестественное демоническое существо (I) - выступает в статусе "неправильного" брачного партнера (II) и является царем или хозяином (III) далекого тридесятого царства (IV).
Такое "развертывание" признаков индивидуального статуса позволяет рассматривать персонаж волшебной сказки не только как отдельный пучок признаков, а как одно из звеньев в цепи межсюжетных трансформаций.
Например, Баба-яга, интерпретируемая в индивидуальном статусе как "сверхъестественное существо женского пола старшего поколения", может определяться с точки зрения ее семейного статуса как мать Ягишны или теща героя; с точки зрения сословного статуса - как "владычица всех тварей"; с точки зрения пространственной приуроченности - как персонаж леса. На один признак будет отличаться от нее ведьма, которая, сохраняя все эти атрибуты, локализована не в лесу, а в "ином царстве". В качестве следующего звена этой цепи может рассматриваться колдунья, обладающая способностью "оборачивать" человека животным и подменяющая истинную невесту или жену героя своей дочерью, но локализованная в "своем царстве". Мачеха - представитель "чужого", но уже в рамках семьи.
Мать, персонифицирующая область II и интерпретируемая здесь как "старший по поколению прямой родственник женского пола", составляет следующий узел в цепи трансформаций. В качестве предка она может выступать в индивидуальной сфере значений как умершая (в этом случае она наделяет дочь чудесным помощником или дает ей мудрые советы). В остальных случаях она не обладает признаками сверхъестественного существа. Лишенная сама признаков "чудесного", мать в качестве любовницы атамана или Змея ("неправильный" семейный статус) может тем не менее создавать ситуацию вхождения "чужого" в "дом" (сказки типа "Звериное молоко"). Этот случай может рассматриваться как переходный от мачехи. В зависимости от дополнительных атрибутов, которыми наделяется этот персонаж, возникает следующая цепочка. Семейный статус матери может быть не "неправильным", а "неполным": она - "честная вдова", обычным сословным статусом которой является крестьянский, а имущественным - бедность. "Неполным" может быть и родственный статус: старуха изображается в сказке как "бездетная" или потерявшая детей. В этом случае она становится матерью чудеснорожденного сына, а сословная принадлежность ее при этом варьирует (это либо "бедная старуха", либо "бездетная царица"). Во всех случаях мать локализуется в "своем" царстве.
Переходным звеном является мать-царица, для которой признаками индивидуального статуса служат "красота" и "молодость". Ее либо похищает Змей, либо подменяют дочерью ведьмы. И в том и в другом случае акцент на молодом возрасте переводит ее из класса матерей в класс жен, составляющих следующий узел цепи трансформаций.
Жена ("младший свойственник женского пола") с точки зрения ее индивидуального статуса может характеризоваться как "мудрая", "чудесная" (внутренний мир), доставшаяся герою в виде птицы, рыбки или лягушки (внешность). Эти признаки возвращают нас к группе сверхъестественных персонажей, которые противопоставлены Яге и ее вариантам как младшие старшим. Действительно, чудесная жена в некоторых сказках рисуется как колдунья, волшебница, демоническое существо, стремящееся погубить мужа. И "мудрая жена", и "жена-колдунья" с точки зрения их исходного пространственного статуса принадлежат "чужому" месту: лесная птица (Аф. 212), утица на взморье (Аф. 213), плотичка с золотым кольцом, выловленная из реки (Аф. 216), заморская пленница (Аф. 230), лягушка из болота (Аф. 267), хозяйка далекого "иного" царства (Аф. 198). Мудрая жена, кроме того, часто изображается "искусницей" (ткать, печь хлебы и т. д.).
Как трансформация враждебной по отношению к мужу жены-волшебницы может рассматриваться "злая жена" в сказках типа "Звериное молоко" (Аф. 205), где, аналогично "неверной" матери, жена героя сговаривается с любовником погубить своего мужа, или в сказках "Чудесная рубашка", в которых жена-царевна пытается отделаться от мужа "простого", "мужицкого" происхождения.
Гораздо чаще, впрочем, "младший свойственник женского пола" рисуется сказкой как добрачный партнер, т. е. как невеста. Атрибуты этого класса персонажей, пожалуй, наиболее полно реализуют все четыре семантические сферы. В плане индивидуального статуса невеста может быть демоническим существом (крылатой волшебницей, упырем, ведьмой, чертовкой), испытывающей жениха и стремящейся его погубить; мудрой волшебницей, помогающей будущему мужу пройти испытания у ее отца; девушкой-лебедем, превращенной в животное жертвой козней вредителя; окаменелой, почерневшей или, наоборот, девицей "красоты неописанной". С точки зрения сословного статуса она может быть как царской дочерью, так и бедной служанкой, помогающей герою избавиться от преследования злой матери или сестры; часто она - "хозяйка" живой воды и молодильных яблок, в ее владении находятся чудесные слуги, она обладает волшебной книгой и проч. Пространственно невеста обычно удалена: находится в тридесятом царстве, в подводном мире, помещена в высокий терем. Часто она "пленница": прикована к камню на берегу моря, заключена в заклятый замок и т. п. Такой "плен" может интерпретироваться и в семейном плане: девушка оказывается наложницей Змея, от которого ее освобождает жених. Вообще семейный статус невесты почти неизменно фиксируется: она дочь или падчерица.
Таким образом, семантический узел "невеста" может служить переходным звеном к следующей группе персонажей, представленной "младшим поколением родственников" (дочь, падчерица), и далее "сиблингам" (сестры).
Аналогичную цепь образуют и персонажи мужского пола: колдун - отец, отец - муж, муж - жених, жених - сын, сыновья - братья, старшие братья - младший брат, младший брат - солдат или слуга, слуга - детеныш животного ("охота") и т.д. и т.д.
При описании межсюжетных трансформаций мы имели дело с раздроблением целостной формы на отдельные признаки, характеризующие его основной статус, к которым присоединяются отдельные же признаки, характеризующие данный персонаж с точки зрения его статуса в других семантических сферах и служащие дополнительными атрибутами.
Как можно было убедиться, для персонажей волшебной сказки большее значение имеют признаки семейного и индивидуального статуса, а сословные и локальные признаки чаще служат вариантами этих основных сфер значений или дополняют их. Это вполне согласуется с общей ориентацией волшебной сказки на разрешение личной судьбы героя. "Биографичность" ее приводит к тому, что признаки семейного статуса последовательно обыгрываются в сюжете и иррадиируют на другие сферы. С этой точки зрения все персонажи волшебной сказки легко распределяются по двум основным группам: персонажи, основным признаком которых служит семейный статус, и персонажи, у которых основным является индивидуальный статус, причем по преимуществу семейные характеристики дополняются сословными, а индивидуальные - локальными, что в принципе соответствует делению всех персонажей на "мифические" и "немифические". Такая иерархия не исключает необходимости учета всех признаков, присущих данной форме, поскольку лишь в этом случае удается получить такую цепь трансформаций, когда каждое звено отличается от предыдущего только одним признаком.
Расширение набора признаков индивидуального статуса за счет надстраивания над ними признаков семейной, сословной и пространственной областей значений позволяет из ограниченного числа элементов "порождать" бесконечное множество вариантов персонажей. "Биографичность" волшебной сказки приводит, однако, к тому, что количество признаков, определяющих направленность сюжетного функционирования данного персонажа, сокращается. Действительно, именно родство и брак становятся тем гармонизирующим механизмом, который снимает противоречия между естественным и чудесным (укрощение демонической невесты), антропоморфным и неантропоморфным (расколдование превращенного в зверя брачного партнера), живым и мертвым (родство с мертвецом как основа получения от него помощи) и т. д. Сконцентрированность действия большинства волшебных сказок вокруг темы брака приводит к тому, что на первый план выводится персонаж, который по своим семантическим характеристикам принадлежит к младшему поколению, представляя собой потенциального брачного партнера. Как функции задаются по отношению к герою, так и семантические признаки оказываются ориентированными на младших в семье. Именно они представляют собой ту группу персонажей, которые обычно выступают в роли героя.
Таким образом, мы возвращаемся к рассмотрению действующих лиц волшебной сказки, инвариантные формы которых были выявлены В. Я. Проппом в "Морфологии сказки". То, какую роль выполняет персонаж, зависит не от всего набора признаков, которыми он наделен, а лишь от определенных, достаточно устойчивых именно для данного действующего лица.
Так, в роли героя выступает младший в семье: сын (варианты - малолетка, группа мальчиков), младшая дочь, падчерица или пасынок, младший брат или сестра, братья-близнецы. Принцип деления на "старших" и "младших" распространяется и на персонажи, реализующие сословную сферу значений: отношение родители/дети параллельны в этом аспекте отношению хозяева/слуги. Поэтому на границе с новеллистической сказкой возникает герой - солдат, слуга, конюх.
Признаки всех остальных действующих лиц задаются именно по отношению к статусу, занимаемому героем.
Если герой - это "младший", то для персонажа, выступающего в роли дарителя, обязательными оказываются признаки старший и "относящийся к границе" своего и чужого мира. В семейной сфере "старшие" интерпретируются как "родитель", "предок", в индивидуальной - как "старики". Действительно, очень часто именно эти персонажи наделяют героя помощником, причем в первом случае это "загробный" даритель (умершие родители), во втором - нищие, прохожие, т. е. персонажи, репрезентирующие "дорогу" в чужой мир.
Роль помощника выполняет всегда персонаж, относящийся к миру сверхъестественного. "Своим" для героя он становится в силу того, что тот "обладает", "владеет" им, является его"хозяином". Поэтому помощник - это обычно слуга.
Искомый брачный партнер (невеста, жених) всегда локализован в "чужом" для героя пространстве, интерпретируемом и как "иное царство", и как "иное" сословное пространство (Иванушка-дурачок женится на царевне), и как "иной" индивидуальный статус (зооморфный, чудесный, сверхъестественный).
В роли антагониста героя выступают вредитель и ложный герой.
Ложный герой или соперник, - это неистинный герой: старшие братья близки к младшему в семье в своем статусе "детей", но не являются подлинными младшими; дочь ведьмы сходна с героиней по возрасту, но она "не настоящая" царевна и т. д.
Вредитель - это всегда "чужой" по отношению к герою персонаж, причем в качестве "чужого" он может репрезентировать любой из признаков: "неродная" мачеха изводит падчерицу; "чужой", "далекий" жених-Змей похищает царевен; лесной демон (Яга, людоед) заманивает детей и т. д.
Героецентричность волшебной сказки приводит, таким образом, к тому, что семантические признаки, с помощью которых производилась классификация персонажей и описание их межсюжетных трансформаций, оцениваются с точки зрения их отношения к герою и оказываются ценностными индикаторами его движения от негативного состояния к позитивному. Статус любого действующего лица в одной или нескольких семантических сферах оценивается как "свой" или "чужой", "высокий" или "низкий" по отношению к статусу, который занимает герой. При этом позитивной или негативной оценке может быть подвергнут любой из статусов. Например, "ведовство" невесты расценивается как позитивное качество мудрой жены героя и как негативное - у колдуньи. Если Баба-яга в одних сказках действует как похититель детей, а в других как даритель, то это целиком зависит от того, в каком статусе она находится по отношению к герою: в первом случае она "чужая", во втором - оказывается в "родственных" отношениях с героем (Яга-теща) или является "пограничным" персонажем, дающим герою временное пристанище.
Эта особенность волшебной сказки делает структуру персонажей способной к внутри- и межсюжетным трансформациям и дает возможность семантически однотипным фигурам исполнять в сюжете самые разнообразные роли (например, мать-даритель, мать-вредитель, мать-жертва и т. д.), что, естественно, значительно увеличивает вариативность сказочных коллизий.
Итак, для внутрисюжетного функционирования персонажа важным оказывается не только то, какую роль он выполняет, но и то, какими семантическими признаками он наделен, поскольку именно они соответствуют тем конфликтам, в которых данный персонаж принимает участие. Именно они обыгрываются в сюжете, задавая тем самым формы коллизий. Убийство, поборение, изведение связаны с такими признаками, как сильный/слабый, живой/мертвый, цельный/расчлененный; изгнание, заточение - с признаками бездомный, свободный/пленный; обладание, получение, похищение - с такими, как богатый/бедный, хозяин/слуга и т. д.
Семантические признаки персонажа не только определяют характер сказочных коллизий, они могут меняться по ходу сюжета в силу того, что персонаж представляет собой пучок признаков, т. е. является многосоставным образованием, легко распадающимся и столь же легко комплектующимся в новое. Эта особенность структуры персонажа делает ее удобной для функционирования по законам сказочного повествования, так как она оказывается хорошо приспособленной для работы в условиях сюжета, построенного на ритмах потерь и приобретений.
Примечания
1 Пропп В. Я. Морфология сказки. Л., 1.928; В. Я. Пропп. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946.
2 Пропп В. Я. Морфология сказки. Изд. 2-е. М., 1969. С. 79. Далее цитируется по этому изданию.
3 Ср.: "1. Царь дает удальцу орла. Орел уносит удальца в иное царство (171).
2. Дед дает Сученке коня. Конь увесит Сученко в иное царство (132).
3. Колдун дает Ивану лодочку. Лодочка уносит Ивана в иное царство (138).
4. Царевна дает Ивану кольцо. Молодцы из кольца уносят Ивана в иное царство (156)", - там же. С. 23.
4 "Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в З-х томах". М., 1958 (далее - Аф.).
5 Ср.: "Сказочник совершенно свободен в выборе номенклатуры и атрибутов действующих лиц. Теоретически свобода здесь полнейшая… Надо, однако, сказать, что народ и здесь не слишком пользуется этой свободой. Подобно тому как повторяются функции, повторяются и персонажи" (Пропп В. Я. Морфология сказки. С. 102).
Некоторые достаточно стабильные корреляции отмечены нами в статье: Мелетинский Е.М. и др. Проблемы структурного описания волшебной сказки // "Труды по знаковым системам" IV. Тарту, 1969. С. 121-122.
6 Ср. замечание П. Г. Богатырева, отметившего отрыв сказочной фантастики от конкретных верований, который приводит к тому, что "сверхъестественные и фантастические существа, являющиеся героями русских сказок, такие, как Кашей Бессмертный, Змей Горыняч, Баба-Яга и другие, не играют никакой роли в народной русской демонологии. Напротив, ее обычные персонажи - леший, водяной, домовой - лишь изредка вводятся в сказки… Эти персонажи появляются в сказках лишь для замены легендарных древних персонажей; такая замена к тому же ограничивается именем персонажа, основные черты которого обычно не модифицируются" (Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 287).
7 Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. С. 150.
8 "Так, конь переносит героя за тридевять земель, но то же достигается при помощи ковра-самолета или сапог-скороходов… Конечно, есть специфические помощники и специфические предметы, которые не могут быть взаимозаменяемы. Но отдельные случаи не нарушают принципа морфологического родства их" (там же. С. 173).
9 Там же. С. 1.96.
10 Ср.: "…Значимость имени персонажа и, следовательно, его метафорической сущности развертывается в действие, составляющее мотив; герой делает только то, что семантически сам означает" (Фрейденберг О. Поэтика сюжета и жанра. Период античной литературы. Л., 1936. С. 249).
11 Об особенностях набора семантических оппозиций в волшебной сказке в отличие от основных смысловых противопоставлений в мифах см.: Мелетинский Е.М. и др. Проблемы структурного описания волшебной сказки. С.100–105.
12 Ср.: "…природа персонажа в ее этически неоднозначных проявлениях определяет его имя, заменяющее внешнее описание, и это имя становится семантически чрезвычайно значимым. Узловые семантические характеристики, заложенные в названии, могут быть явными или существовать в виде его „внутренней формы", то есть либо в виде скрытых и не выраженных непосредственно смысловых свойств, либо в виде признаков, проявляющихся лишь в процессе разного сюжетного функционирования" (Неклюдов С. Ю. Особенности изобразительной системм в долитературном повествовательном искусстве // Ранние формы искусства. М., 1972. С. 200).
13 Например, превращенная в уточку героиня возвращает себе прежний облик после того, как ее дети-утята поют под окном обманутого мужа грустную песню, из которой тот узнает о подмене (Аф. 265). Белая уточка не обязательно называется матерью, тем не менее материнство - обязательный признак героини этих сказок.
14 Подробнее об особенностях внешнего облика персонажей фольклора, и в частности волшебной сказки, см.: Неклюдов С. Ю. Особенности изобразительной системы в долитературном повествовательном искусстве. С. 194–204.
15 Сказки о герое-малолетке, таким образом, легко выделяются в совершенно обособленную группу, для которой канонизированный конец "воцарения и свадьбы" не обязателен. Эти сказки содержат и другие моменты, отличающие их от прочих волшебных сказок: герой здесь часто прибегает к хитрости, вообще говоря, не характерной для волшебных сказок; место испытания ограничено относительно "близким" лесом, а не "далеким" тридесятым царством; испытания, которым подвергается герой-малолетка, также носят достаточно специфический характер. Это в первую очередь задача вернуться в родительский дом, избежав угрозы быть съеденным лесным демоном (Ягой, Медведем). Каннибалистические намерения основных антагонистов героя-малолетки в сказках типа AT 327 параллельны проглатыванию мальчика с пальчик волком в сказках типа AT 700 как условию его возвращения домой.
16 Ср. "умные" и "глупые" звери в животной сказке.
17 Отношения между дедом (дедушкой), бабкой (бабушкой) и внуком, внучкой не составляют коллизий. Эти термины спорадически употребляются для обозначения нечистой силы (дедушка-сатана, черти - его внуки - Аф. 1.53; дедушка-водяной и его внуки-черти - Аф. 151; Морской царь - дедушка заморской королевны, испытывающей героя - Аф. 136) или отмечают отношения между чудеснорожденным героем и родителями его матери (Медведка именуется внуком и называет дедушкой отца своей матери Репки - Аф. 141; Наздей попов внук - чудесный герой, родившийся у поповой дочки от мертвой головы - Аф. 143). В последнем случае речь идет о чудесном герое и его приемных родителях.
18 Помимо прямых в сказке иногда фигурируют коллатеральные Родственники (тетка, дядя, племянник, племянница), но эти отношения имеют столь же периферийное значение, как и отношения внуков с дедом и бабкой.
19 Удачливый солдат в роли героя более характерен для новеллистической сказки.
20 Как "хитрая наука" интерпретируется сказкой и способность принимать различные облики, превращаться в животных (Аф. 208, 249 и др.). Отданный учиться "ремеслу" к мастеру (под маской которого часто скрывается колдун), герой овладевает именно умением маскироваться.
21 Этот "прямой" порядок выдерживается в подавляющем большинстве сюжетных типов, исключая, пожалуй, ряд сказок, в которых героями являются малолетние дети, движение которых замыкается возвращением из "леса" в "дом". Есть и другие варианты редуцированных форм, например, сказка "Крошечка-Хаврошечка", где пространственные перемещения осуществляются в границах "изба а поле а богатый дом".
22 Показательно, что если "дом" находится в лесу или в ином царстве, т. е. выступает в вариантах лесная избушка, лесной дом, дворец, то живущие в нем персонажи последовательно наделяются признаками семейного статуса: у Яги оказывается дочь Ягишна, у лешего или Морского царя - дочери, у орла - сестры.
23 Ср.: "…уж молодец-удалец на свою землю пробрался и ее (ведьму. - Е. Н.) не опасался: сюда она скакать не смела…" (АФ. 171).
24 Ср. принадлежащее мужику засеянное поле, которое "закрыто", огорожено и составляет часть "своего" царства. Вторжение в него чудесной кобылицы, Жар-птицы и других "волшебных воров" расценивается как вредительство, разорение, расхищение.
25 Ср.: обнаруженную царскими охотниками в дупле дерева героиню (Свиной чехол) называют "чудом чудным, дивом дивным" (Аф. 290).
Материал размещен на сайте при поддержке гранта №1015-1063 Фонда Форда.
Сказка - один из основных видов устного народного творчества. Художественное повествование фантастического, приключенческого или бытового характера.
Сказка - произведение, в котором главной чертой является "установка на раскрытие жизненной правды с помощью возвышающего или снижающего реальность условно-поэтического вымысла".
Сказка - абстрагированная форма местного предания, представленная в более сжатой и кристаллизованной форме: Изначальной формой фольклорных сказок являются местные предания, парапсихологические истории и рассказы о чудесах, которые возникают в виде обычных галлюцинаций вследствие вторжения архетипических содержаний из коллективного бессознательного.
Авторы почти всех трактовок определяют сказку как вид устного повествования с фантастическим вымыслом. Связь с мифом и легендами, на которую указывает М.-Л. Фон Франц, выводит сказку за пределы простого фантастического рассказа. Сказка - не только поэтический вымысел или игра фантазии; через содержание, язык, сюжеты и образы в ней отражаются культурные ценности ее создателя.
Издавна сказки были близки и понятны простому народу. Фантастика переплеталась в них с реальностью. Живя в нужде, люди мечтали о коврах-самолетах, о дворцах, о скатерти-самобранке. И всегда в русских сказках торжествовала справедливость, а добро побеждало зло. Не случайно А. С. Пушкин писал: «Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!»
Композиция сказки:
1. Зачин. (“В некотором царстве, в некотором государстве жили-были…”).
2. Основная часть.
3. Концовка. (“Стали они жить – поживать и добра наживать” или “Устроили они пир на весь мир…”).
Любая сказка ориентирована на социально-педагогический эффект: она обучает, побуждает к деятельности и даже лечит. Иначе говоря, потенциал сказки гораздо богаче ее идейно-художественной значимости.
От других прозаических жанров сказка отличается более развитой эстетической стороной. Эстетическое начало проявляется в идеализации положительных героев, и в ярком изображении "сказочного мира", и романтической окраске событий.
Мудрость и ценность сказки в том, что она отражает, открывает и позволяет пережить смысл важнейших общечеловеческих ценностей и жизненного смысла в целом. С точки зрения житейского смысла сказка наивна, с точки зрения жизненного смысла – глубока и неисчерпаема.
Важнейшие идеи, основная проблематика, сюжетные стержни и – главное – расстановка сил, осуществляющих добро и зло, по сути, едины в сказках разных народов. В этом смысле любая сказка не знает границ, она для всего человечества.
На этой основе возникает классификация видов сказок, хотя и не вполне единообразная. Так, при проблемно-тематическом подходе выделяются сказки, посвященные животным, сказки о необычных и сверхъестественных событиях, приключенческие сказки, социально-бытовые, сказки-анекдоты, сказки-перевертыши и другие.
На сегодняшний день принята следующая классификация русских народных сказок:
1. Сказки о животных;
2. Волшебные сказки;
3. Бытовые сказки.
Сказки о животных
В сказках о животных действуют рыбы, звери, птицы, они разговаривают друг с другом, объявляют друг другу войну, мирятся. В основе таких сказок лежит тотемизм (вера в тотемного зверя, покровителя рода), вылившийся в культ животного. Например, медведь, ставший героем сказок, по представлениям древних славян, мог предсказывать будущее. Нередко он мыслился как зверь страшный, мстительный, не прощающий обиды (сказка "Медведь"). Чем дальше уходит вера в то тем, чем более уверенным в своих силах становится человек, тем возможнее его власть над животным, "победа" над ним. Так происходит, например, в сказках "Мужик и медведь", "Медведь, собака и кошка". Сказки существенно отличаются от поверий о животных - в последних, большую роль играет вымысел, связанный с язычеством. Волк в повериях мудр и хитёр, медведь страшен. Сказка же теряет зависимость от язычества, становится насмешкой над животными. Мифология в ней переходит в искусство. Сказка преображается в своеобразную художественную шутку - критику тех существ, которые подразумеваются под животными. Отсюда - близость подобных сказок к басням ("Лиса и журавль", "Звери в яме").
Волшебные сказки
Сказки волшебного типа включают в себя волшебные, приключенческие, героические. В основе таких сказок лежит чудесный мир. Чудесный мир – это предметный, фантастический, неограниченный мир. Благодаря неограниченной фантастике и чудесному принципу организации материала в сказках с чудесным миром возможного "превращения", поражающие своей скоростью (дети растут не по дням, а по часам, с каждым днем все сильнее или краше становятся). Не только скорость процесса ирреальна, но и сам его характер (из сказки "Снегурочка". "Глядь, у Снегурочки губы порозовели, глаза открылись. Потом стряхнула с себя снег и вышла из сугроба живая девочка". "Обращение" в сказках чудесного типа, как правило, происходят с помощью волшебных существ или предметов.
Бытовые сказки
Характерной приметой бытовых сказок становится воспроизведение в них обыденной жизни. Конфликт бытовой сказки часто состоит в том, что порядочность, честность, благородство под маской простоватости и наивности противостоит тем качествам личности, которые всегда вызывали у народа резкое неприятие (жадность, злоба, зависть).
ub-70x70.jpg)
